на локоть. Стоило закурить сигарету (на последние франки Аурора приобрела блок «Pall Mall»'а в отеле «Украина»), как лежбище перед нами стало приходить в движение. Курильщики «Беломора» и «Примы» омрачились, выражая недовольство потусторонним благовонием. Какой-то мордоворот поднялся и стоял на одной ноге, ища, куда поставить занесенную. Глядя при этом в нашу сторону – хорошо, если только с намерением «стрельнуть». Подруга моя пребывала в состоянии блаженной доверчивости к этому миру и удивленно расширила и без того огромные глаза, когда я предложил без промедления валить из этой «зоны».
Тем самым, возможно, вызвал соответствующий «поезд мыслей».
Ждем автобус 552 до «Юго-Западной». Солнцево. 1972
По пути обратно в Солнцево Аурора стала перебирать варианты совместного существования в «биполярном» мире тех времен, когда терциум не был датур. Здесь? Из подполья надо будет выходить. Становиться писателем официальным. Советским? Ну да. Ты же советский гражданин? Членом Союза писателей. Как твой… Он спился. Со мной тебе этого не грозит. Мы посмеялись, я сказал:
– Есть еще вариант Солженицына.
– Бороться с режимом?
– Просто писать свободно.
– В стол? Как сейчас?
– Нет, печататься… Там.
– Это лагерь.
– Я буду писать про любовь. За любовь не посадят?
– Нет. Невозможно.
– Почему?
Я еще не знал, кто у нее отец. Второй случай в жизни, когда в разговоре со мной про отца затемнили. Первый был, когда «шефа жандармов» назвали историком. О своем парижском отце она сказала: пишет для газет. Журналист? Вроде того.
– Не вариант, – закрыла она тему. И другим голосом, будто стараясь прозвучать легко, задала вопрос: – А если тебе в Париж уехать?
– Да хоть завтра.
– Нет, я серьезно?
Она нарисовала мне картину полного отчаяния. Окраина, бидонвиль, и я, еще один выброшенный на свалку истории русский писатель, сижу под горячим солнцем чужбины на пороге своего дома из картона и шифера с канистрой дешевого красного вина…
– Французского?
– Другого там нет. Но из пластмассы пьют только клошары.
– Что ж, буду пить и я.
– Ты уверен, что готов к такому? А к тому, что тебя там будет некому читать?
Заранее и беспощадно моя будущая жена отнимала у меня все возможные иллюзии, после чего предрекла, впервые тогда выступив в роли Кассандры:
– Жизнь твоя будет там трагичной.
– Жизнь вообще трагична, говорит ваш Унамуно.
– То есть ты бы со мной уехал?
Прямо над нами загрохотал поезд – как раз мы проходили бетонный туннель под железной дорогой. Поперек. Тогда как поезд перекатывал свой грохот в западном
