старушка изобразила улыбку. – Но не лукавьте, любезный Данила Павлович, мне известно, что вас интересует моя персона. Не так ли?
Вот хватка! Поражают люди такой закваски! Нашему чахлому поколению далеко до них, мы тугодумы, а они! И тактом, мудростью и умением держать хвост пистолетом нас превосходят. Сконфуженный и посрамлённый, я не знал, как начать.
– Приступайте к допросу. – Она заговорщицки прищурила глаз и шёпотом добавила: – Иначе можете не успеть. Зябликов скрывал от меня, но Розалочка проговорилась… – она сделала глаза очень впечатлительными. – Семёна Васильевича не стало…
У меня сами собой взлетели брови.
– А-а-а?.. – подмигнула она ещё таинственней. – Теперь, детектив, я у вас единственная улика!
Да, эта женщина рождена поражать! Актриса! Только что она казалась мне полоумной, теперь я поверил в обратное – передо мной пылали пронзительные очи второй миссис Марпл! Она знает о гибели сторожа архива Дробкина!.. И изъясняется так, будто ей известно кое-что большее о причинах гибели…
– Фёдору Кондратьевичу Усыкину в своё время я подробно излагала поведанное мне покойником, – не дожидаясь вопросов, заспешила бывшая заведующая архивом. – И память тогда была посвежей, и я ещё при должности. Он прислушивался. Те мрачные события и сейчас будто перед глазами. Вы успеваете записывать? Как жаль, что я заболела и меня отправили на пенсию до приезда Федонина. Как жаль!..
Я успокоил её кивком, и она углубилась в подробности.
Материалы уголовного дела я помнил наизусть, но история, поведанная старушкой, прозвучала иначе. Я не перебивал её, сравнивая услышанное с читаным. Она не упустила ни одной детали. Вот вам и полоумная! Кто же пустил о ней такую гнусность?
– Значит, вам первой Дробкин рассказал о поджоге?
Она решительно кивнула.
– И он утверждал, что видел банку с бензином? Что неизвестный соорудил ворох хлама под стеной архива, облил и бросил горящую спичку?
– Сначала закурил сам.
– Ну да. А куча полыхнула?
– А как же иначе? – всплеснула она руками. – Почему-то Усыкина это интересовало, а Каримову виделось в другом свете!
– И Дробкин опознал незнакомца?
– Он испугался, твердил мне, что может ошибиться.
– Назвал?
– Нет. – Она сложила на груди тонкие ручки. – А ведь в милиции Каримову он совсем отказался говорить.
– Как?
– Разве вам это неизвестно?
– В деле есть его показания. На допросе у Федонина он показал, что лицо поджигателя запомнил, а про бензин ни слова.
Костыревская поправила парик, отвернулась, затеребила подушечку на кровати; подушка хранила домашнюю вышивку и яркостью резала глаз среди больничной серости.
– И он за ним не гнался?
– Дробкин тушил огонь. Если бы не он, архив сгорел, – она помолчала, глаза её повлажнели. – Я ничего не
