Я пакет… а пакет не рассуждает, почему он запечатан!
Еще через несколько минут человек, которого «положил» Алеша, перед смертью успеет рассказать, что в городке, куда идет поезд, готовится мятеж. Заговорщики ждут инструкций, которые им доставит некто по имени Виктор…
Фильм расскажет про то, как Герой, услышавший эти слова, помешает Злодею осуществить свой план, убьет Злодея и соединится с Красавицей, которую мы уже успели увидеть на крыше вагона.
В финале негодяй Виктор умрет. Отважный Заврагин встретит свою Катю, скажет ей, что жить они будут долго, посадит ее в повозку, которая вновь помчится по степной дороге. И опять на фоне этой дороги появится слово «конец», а уже после него повозка скроется за горизонтом, а на дорогу вновь осядет золотистая пыль.
Виктор Беклемишев, как указано в вышеупомянутой аннотации, «матерый агент контрреволюции». Заврагин, конечно же, чекист. Восстание в городе, занятом красными, готовит белое подполье. Оно же перекрывает дорогу поезду, везущему в город чекиста, подпольщика и других.
Разрешительное удостоверение на выпуск «Огненных верст» выдано 12 октября 1957 года. Следовательно, фильм готовился и вышел к празднованию сороковой годовщины революции. Но политика в нем является лишь фоном. Подражание классическому вестерну здесь явно, открыто. Авторы не скрывают бесчисленных цитат.
Собственно говоря, цитатой представляется сама фабула картины, придуманная сценаристом Фигуровским.
Поезд идет по направлению к городу. Дорога перерезана. Тогда Герой, Красавица, Соратники Героя и замаскированный Злодей вынуждены пробираться на перекладных. Тачанка времен Гражданской войны, конечно, отличается от фордовского дилижанса, но события, происходящие с ее пассажирами, взаимоотношения людей, бескрайние степи, по которым она едет, и одинокие селения, у которых останавливается, уж очень напоминают коллизии классического вестерна.
Речь здесь ни в коем случае не идет о плагиате. Молодые и талантливые советские кинематографисты, снимавшие фильм во время революционных событий пятьдесят шестого года, решили пофрондировать. Но не против советской власти – такого не было и в мыслях. Против тоскливой регламентации искусства, еще вчера казавшейся вечной. Если в случае «Смелых людей» Сталин лично дозволил отступить от мертвящего канона, то Самсонову с Добронравовым было решено не мешать в их «баловстве».
Ведь, если вестерн, значит – динамика, приключение, кассовый успех. А если в дни 40-летия Октября народ валом валит на фильм, действие которого в первые послеоктябрьские годы разворачивается, значит, в СССР не надо бояться тех вспышек ревизионизма и открытого антикоммунизма, что имеют место в некоторых странах народной демократии. Словом, формальные, художественные новации Самсонова и Добронравова начальство сочло за благо не критиковать. Разумеется, в упрощении великих событий, в излишнем увлечении внешним действием, в недостаточной разработке характеров картину обвиняли. Но в «посягательстве
