ни один человек на земле. Все уходят в пустоту, она стоит за спиной, прячется по углам и ждет. Она может ждать долго, но все равно дождется – она вечная. А я нет. И все другие тоже. Она везде, а я только здесь. Она всегда, а я на миг, на одну жизнь. Тогда зачем все это вокруг? А все остальные разве не знают? Ходят, едят, разговаривают, смеются… Может быть, они знают что-то другое, важное, чего я не понимаю Я лежу ночами напролет и размышляю – ничего не поделаешь, ничего не исправишь. Не хочу, НЕ ХОЧУ! Не хочу, чтобы меня никогда не было! Нигде! Пусть не всегда, но когда-нибудь, где-нибудь снова. Разве это совсем невозможно!
Что-то со мной произошло за это время, я вижу себя не изнутри, как раньше, когда все было вокруг меня, словно создано только для меня, а вижу, как бы со стороны, наблюдаю, как за другим человеком. Он маленький, этот человечек, и его иногда бывает очень трудно понять, почти невозможно, он не говорит никому о своих мыслях. Вот он идет по улице, вдруг останавливается и начинает считать шаги до выступающего из мостовой камня. При этом шепчет про себя: – «Если больше четырнадцати, то всегда, если меньше…» и отсчитывает шаги, осторожно переступая, словно боится. Или сидит часами, глядя куда-то далеко, не видя никого вокруг, не слыша. Когда он остается дома один, наедине со своими мыслями, неотступная мысль об исчезновении кружится в его голове, пожирает все остальные, до обморока, он падает и долго обессиленный и уничтоженный этой мыслью не может встать. Хорошо, что никто его не видит в эти мгновенья. У него вырабатывается скрытность, вместе с ней воля, а может и мужественность. Никто, ни один человек, даже мама, не должны видеть его в такие минуты, никто не должен знать его мысли. Если это его слабость, тем более.
Этот маленький человечек учится жить и не думать о ее конце. Он, смешной и трогательный, прикоснулся к великой тайне жизни, взвалил на себя всю тяжесть неразделенных мыслей, сомнений, но думает, что выдержит. Выдержит, дорогой ценой…
Как хорошо начинался этот новый сорок седьмой год! Все мы, почти все, вместе. Войны уже нет второй год, карточки отменили, мама до сих пор домой приносит американские «рационы» – помощь от союзников. Я поэтому попробовал уже шоколад из рациона – громадного картонного ящика с буквами на английском языке. Мы с братом знаем, что такое жвачка из тех же рационов, сгущенное молоко в литровых банках, иногда вложенных в эти коробки, жир-лярд, свиная тушенка или бекон. А в кино мне мама как-то купила настоящее пирожное за двадцать пять рублей. Том взрослеет, у него свои дела, свои друзья, девочки. Он подарил мне свой альбом с марками, которые я начал собирать еще в Соликамске, и, вместе с моими, у меня уже их больше трех тысяч. Каждая марка – это маленькое чудо. В каждой можно увидеть хотя и небольшой, но зато настоящий кусочек мира, чужую, а поэтому еще более интересную, страну, незнакомое небо, неизвестных мне людей. Сейчас мне они особенно нужны, с ними
