Но Рейнгольд одну за другой показывал копии писем и ответов, тщательно подшитые в пухлую папку. Он даже не винил Потапенко – что ж, тот по-своему прав, требуя гарантии.
– Прав? Да разве так бывает, чтобы все сразу удалось!
Демонстрируя свою модель, Рейнгольд оживился и впервые поднял голову, посмотрел прямо на Андрея. У него были печальные и умные глаза. Две глубокие морщины от ноздрей как бы поддерживали усталый рот.
Слушая этого человека, Андрей поражался блестящей выдумке, изобретательности, с какой он умудрялся самыми примитивными домашними средствами разрешать сложные экспериментальные задачи.
– Я вижу, нет худа без добра, – вырвалось у Андрея.
Рейнгольд кивнул:
– Голь на выдумки хитра. Как говорит Кирилл Васильевич Долгин – материальные затруднения…
– …Обостряют ум ученого, – смеясь, подхватил Андрей. Эту фразу он уже выучил. – И все же надо драться, – настаивал он.
Рейнгольд тихо сказал:
– Я жаловался. Тут приезжал начальник главка… Толя, ты бы пошел, там, кажется, мама пришла… – Когда мальчик вышел, он продолжал: – Меня после этого перевели из начальников цеха в заместители.
– И это надо было обжаловать! Протестовать – это же ваше право, нет – долг!
Рейнгольд втянул голову в плечи.
– У меня семья, – сказал он. – Был бы я один… Квартира ведомственная. Мне уже намекали… – Он спохватился, замолчал.
Андрей тоже молчал.
– Мало ли какая оплошка бывает на работе. Переведут рядовым инженером, – с угнетающей убежденностью сказал Рейнгольд. – Разница все же четыреста рублей. Для нас – сумма значительная.
Жена Рейнгольда силой оставила Андрея ужинать. Она была полной противоположностью мужа – толстая, энергичная, с басистым веселым голосом, запаса ее жизнерадостности хватало на всю семью. Несмотря на ее очевидное диктаторство, Андрей с удовольствием подметил своеобразное равновесие влияний: входя в мастерскую, она вела себя тихо и уважительно, и, наоборот, отец и сын, покидая свое царство, попадали под ее безусловную и требовательную власть.
Ужинали не торопясь. По тому, как обсуждали домашние дела, Андрей понял, что это был единственный час, когда семья собиралась вместе, и ему было приятно, что его присутствие не мешает.
Над дверьми замигала голубая лампочка – вскипел чайник. Хозяйка ушла в кухню, и отец и сын, заговорщицки подмигивая Андрею, положили ей в тарелку кусок масла.
– Она изводит себя, чтобы похудеть, – пояснил Рейнгольд. – Не могу видеть, как она голодает.
Хитрость их была разгадана, и разразился шутливый скандал.
В присутствии жены Рейнгольд распрямлялся, виноватое выражение исчезало с его лица, он становился самим собою. Молодость их отношений поразила Андрея, и было понятно, почему Рейнгольд так дорожил своей семейной крепостью.
Как всякий холостой
