после первого же прочтения. Иногда ко мне присоединялся мой друг Сергей, иногда ходила с Зиной Терещенко, которая в моем окружении считалась, так сказать, самой воцерковленной. Она как бы взяла надо мной православное шефство, указывая неофиту, как вести себя в храме, к какой иконе вначале подходить, как правильно исповедоваться. Она сообщила, что грехи свои можно записать на бумажку и подать их батюшке. А тот прочтет, порвет записку и грехи отпустит. Сама она так и делала. Мне такая исповедь казалась не совсем честной. Ведь покаяние обращено к Богу, важны осмысленно произнесенные слова. А записанные грехи, затем разорванные в клочки – это как-то формально, упрощенно, словно придумано для удобства прагматичных горожан. Лишь бы ходили. Тогда ведь и священник свою проповедь может раздавать на бумажках?
Впрочем, я не спорила с Зиной. В храме я искала успокоения, а не диспутов.
«Сюда можно повесить сумку», – помню, как-то указала Зина на большие крючки на стене в десяти метрах от алтаря. Мне казалось, что они не для этого, но поверила и повесила сумку. А когда проходящий мимо служащий сделал замечание, что крюк не для сумок, Зина поморщилась и прошипела: «Для чего же еще?». Но тот не стал отвечать, осуждающе взглянул на нас и пошел дальше. Зина передернула плечами, выражая свое презрение к замечанию. Или, скорее, к тому, что ее поймали на незнании церковного этикета.
Но вообще-то я старалась ходить в храм одна, не нужен мне был наставник, тем более светский. Общаться в храме мне хотелось только со священниками на исповеди. На одной из них батюшка, когда я рассказала о трагедии, проговорил «минутку» и удалился. Ожидающие с удивлением смотрели вслед прервавшему исповедь священнику – такого они еще не видели. Он вернулся через несколько минут и протянул мне стопку книг «Как пережить горе?», «О скорби», «О потере близких»: «Прочтите, пожалуйста, внимательно. Очень надеюсь, что вам это поможет». Я поняла, что он сходил в церковную лавку и взял эти книги. «Спасибо, батюшка», – прошептала я.
Жанна церкви сторонилась. Она ждала меня в кафе неподалеку, общалась в «Фейсбуке».
Мне часто звонили приятели и приятельницы, бывшие коллеги, просто хорошие знакомые, я ведь многими обзавелась в Москве. Спрашивали, не нужна ли помощь, предлагали работу, деньги. Я благодарила, от денег отказывалась. Мне были тяжелы соболезнования. Конечно, некоторые звонили и на Украину. Но в Москве на меня обрушился шквал звонков. Думаю, люди просто выждали время, когда я немного приду в себя, возможно, опасаясь нарваться на истерику или неадекватную реакцию. Но обозначить свое участие считали необходимым, вот и звонили. Я понимала, многим нелегко общаться с человеком в горе. Для этого требуется определенное мужество и великодушие. Проще отстраниться. Это я тоже почувствовала: некоторые люди предпочли просто забыть обо мне, хотя раньше недели не проходило, чтобы не пригласили на кофе или ужин. Но тогда я была при должности, сильной и успешной, а теперь безработной, несчастной. А может, люди боялись заразиться чужой бедой и накликать свою, поэтому предпочли держаться подальше?
Конечно, к человеку
