Если при нем начинали сплетничать, он тут же, ссылаясь на внезапно возникшие дела, уходил.
Ему, подозревала я, не очень нравился мой ранний брак и модный красавчик, выбранный мной в мужья. Но папа ни единым словом не дал это понять. Я знала, что для своей прекрасной и умной дочки, какой он меня видел, папа желал какой-то невероятной партии. Принца на белом коне. Рыцаря в сияющих доспехах. Словно предчувствуя свой ранний уход, папа хотел, чтобы рядом со мной был настоящий мужчина, на которого он с легким сердцем мог бы меня оставить.
Папа первым узнал о своей болезни и долго скрывал ее от нас, даже когда ему делали операцию. «Полипы выросли, их уберут и стану как новенький», – успокаивал нас. Врачей попросил не говорить семье о диагнозе. Не хотел волновать.
Жуткую раковую боль он терпел невероятно стойко. Лишь изредка, незаметно заглянув в комнату, я видела, что он упирается коленом о кресло и молча раскачивается. Потом поняла: когда он склоняется над креслом – боль нестерпима.
Когда папы не стало, проводить его пришли врачи из онкологии. Люди, привыкшие к смерти, хоронили именно этого пациента, которого не сумели спасти. И даже на годовщину мы застали докторов у могилы. Невероятная для врачей память об ушедшем больном.
Сохранился папин блокнот, куда он записывал свои мысли или интересные афоризмы, цитаты из книг, стихи. Открывают блокнот слова песни «Русское поле». Почти печатные буквы, не переходящие одна в другую. Почерк инженера-конструктора, человека цельного, четкого, прочно стоящего на земле. «Здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок».
Папа родился в деревне, в город уехал учиться в 15 лет. В селе у дедушки и бабушки мы с папой часто гуляли полями, он помогал распознать норки сусликов, увидеть подрагивающую стрекозу на цветке, петляющую тропинку в высоких колосьях – и мы угадывали, то ли человек прошел, то ли заяц пробежал. Учил меня различать голоса птиц, узнавать по облакам и ветру завтрашнюю погоду, плавать в деревенском пруду, который местные называли «ставок». Время с папой было счастьем.
Я чувствовала, что мама не любила папу. Жила с ним, рожала, но не любила. Я не могла понять, как можно не любить такого прекрасного, такого идеального мужчину? Петр Иванович совсем другой: простецкий, незамысловатый такой дядька, хоть и добряк. А папа с его глубоким и сложным внутренним миром, наверное, был непостижим для мамы. Но это я поняла позже.
Теперь я часто приходила к папе, гладила его лицо, высеченное на памятнике, и просила: «Папочка, позаботься ТАМ о своей внучке». Внучка родилась через несколько месяцев после смерти папы. Не дождался.
Еще ходила на старинное городское кладбище, названное почему-то Капустиным, на могилу бабушки и прабабушки со стороны мамы. Деда, крупного сибирского начальника, забрали в 1937-ом. Расстреляли через месяц. Бабушка была беременна мамой. Из хорошей квартиры ее тут же выгнали на зимнюю морозную улицу.
Бабушка уехала в Среднюю Азию, где спасалась от репрессий моя прабабушка. Выпускница института благородных девиц, в роковые
