авось пронесёт. Не пронесёт. Не послушали меня князья. Черниговский сразу взвился: мол, Дмитрий Добришский за Владимир хлопочет, под его руку всех исподволь подмять мыслит. Не бывать тому, чтобы один князь всей Русью владел, у каждого – своя гордость, свой интерес. Рязанцы – те давно сами ничего не решают. Считай, часть Суздальской земли. А сам Юрий Всеволодович, великий князь Владимирский, меня в другом подозревает: мол, я на эмира стараюсь. Юрий-то давно с булгарами соперничает, спорит за торговые пути. Звон золота ему все иные звуки заглушил. Не слышит набата.
Хозяин сарашей слушал внимательно, сочувственно кивал.
– Ладно, что это я, – спохватился Дмитрий, – отдыхаем же, а я – о делах. Всё, не хочу больше.
Откинулся на подстеленный дружинником лапник, посмотрел в небо. Заметил:
– Так и не улетел орёл-то. Не выглядел добычу. Неужели все зайцы в полях кончились?
– Говорю же: не за зверем он охотится. Другого ждёт, – сказал Хозяин.
– Жарко сегодня, – Дмитрий сел, вытер пот с лица, – пойду, искупаюсь.
Стянул рубаху тонкого фряжского полотна, скинул сапоги и портки. Пошёл к воде. Попробовал воду ногой: у берега она была нагретая. Вдохнул, набирая воздух, и прыгнул: прохлада смыла пот с разгоряченного тела и надоевшие заботы с души.
Вынырнул, в пять гребков одолел узкую протоку, вернулся на середину.
На берегу стоял гридень Воробей, смотрел внимательно за князем, готовый в любой миг броситься на помощь, если понадобится.
Сарашата позвали Хозяина: что-то у них не ладилось с коптильней. Старик ушёл, ворча.
Дмитрий лежал на спине, едва шевеля руками. Было легко, как в детстве: чистое небо (чёрный крестик орла Димка старался не видеть), тихая река, пустая до звона голова. Ни грозных монголов, ни списка закупок для ремонта городской стены. Только вкусные запахи с берега да дробь дятла в ближнем сосняке. Будто на выезде дедушкиной университетской компании на Ладогу, под Петербургом. Хорошо…
Сильный всплеск вернул к настоящему, заставил биться сердце. Дмитрий открыл глаза: чёрный орёл падал вниз, обречённо сложив крылья.
Поднял голову: гридень лежал в прибрежной воде, из спины торчала оперённая стрела.
И – тихо. Только тишина эта перестала быть безопасной.
Нырнул беззвучно. Плыл, пока ноги не нащупали глинистое дно. Пошёл к берегу, напряжённо вслушиваясь в шелест камышей. Наклонился над телом дружинника, потрогал древко. Глубоко стрела вошла, в самое сердце.
Уловил боковым зрение какое-то движение, распрямился – и захрипел.
Шею обожгла колючая петля аркана, затянулась так, что померк свет.
Август 1227 г., Тангутское царство
Вошла в шатёр, не глядя на согнутые спины свиты. Села на богатый трон, украшенный цзинскими мастерами – весь в золочёных драконах, с боковыми столбиками в виде замерших перед прыжком львов. Слишком просторно на сиденье одной: трон предназначался для двоих, великого
