сверху жуткое давление. Вынуждают завысить некоторые цифры – а он отказывается. Чем всё кончится – не знаю.
– А я знаю, – сказал я, расстегивая ей кофточку. – Он обязательно завысит те цифры, какие надо. И все будет о-кей.
– Он такой принципиальный! – воскликнула Кира Петровна и тяжело задышала, когда я положил руку на ее грудь. – Ох, Миша… не надо.
– А пошли в кроватку? – сказал я. – Что ж мы тут, в кресле, как школьники… Где у тебя кроватка?
– Дверь направо, – прошептала она.
А потом, спустя какое-то время, мы курили в постели, ели замечательные конфеты. От выпивки она продолжала отказываться (за рулем – нельзя!), пила пепси-колу, курила «марлборо». Я листал журнальчики – «Плейбой», «Пентхауз».
– Откуда журналы? – спросил я, разглядывая голеньких девочек в безобразнейших позах.
– Мы, работники культурного фронта, должны быть знакомы с вражеским идеологическим оружием, – сказала она, лежа с закрытыми глазами. – Вот и приходится изучать всю эту мерзость.
– Бедняжка, – посочувствовал я, – как мне тебя жаль. Отдай эти журналы мне, я ребятам покажу.
– Ты что? – И она открыла глаза. – Это только для служебного пользования!
– Всё, понял, беру свои слова обратно. А все-ж-таки, славно так жить – пить пепси-колу и виски, разглядывать «Плейбой» – и в то же время быть на переднем крае идеологического фронта. Уютный окопчик, скажи?
– Опять ты иронизируешь, – вздохнула она. – И как не надоест?
– Так ведь только поэтому ты и легла со мной в постель, – сказал я. – Тебе надоело слышать: да, да, да. Я сказал: нет – ну, тогда, там, в ДК… и тебе это сразу понравилось. Сразу захотелось, чтобы я тебя… Разве не так?
– Боже, как ты самоуверен, – сказала она. – Жизнь отучит тебя от подобной самоуверенности.
– Жизнь? – И я приподнялся на локте, посмотрел на ее рыхлое лицо, подурневшее от только что пережитых мгновений страсти. – Что ты знаешь о жизни? Жизнь – случайный подарок, а смерть – закон. Понимаешь? Нет, ты не думаешь о смерти… и все вы – совсем о ней не думаете! Это безумие – суетиться, врать, обманывать друг друга – и не думать о смерти. Вы сами придумали правила своей игры – и сами на себя обижаетесь, и на других обижаетесь, если правила эти не соблюдаются. Вам кажется, что жизнь подчиняется вашему плану… бред! Жизнь – цепь случайностей. Лишь одна закономерность – смерть. Но о ней вы не хотите даже и думать. Что ж, пусть будет так… живите по плану, пожалуйста. А я уж как-нибудь иначе… я уж как-нибудь… Дай-ка, плесну еще виски. Да здравствует случай, дарующий нам жизнь! Да здравствует любовь – вечный двигатель жизни!
– Да ты, Миша, совсем пьян, – рассмеялась она. – Что ты плетешь? О чем ты говоришь? Ты же совсем ребенок. Ты социально инфантилен. И никаких нет случайностей. Всё подчинено железным законам.
– Ладно, – перебил я. – А вот скажи – ты задумывалась над тем, что вся наша жизнь – аморальна? Не пугает
