что скоро взлет и в будущее возьмут не всех. Билеты в наш самолет вручались заранее и только посвященным. Без билетов пускали бесплатно и всех желающих. Однажды перепуганная милиция на пару часов заперла нас внутри, чтобы не портить ярмарку. Сквот превратился в гетто. Это была точная метафора.
Обычно издательскую деятельность Кормильцева описывают как попытку дать голос всем внемейнстримовым, не попавшим в норму авторам.
Идеальный субъект перемен, агент мутации, к которому мы стремились в нашей конструкторской утопии, выглядел так:
Существует среди киберпанковских устройств-диковин, отношение к которым может доходить до фетишизма. Экспериментирует со своим телом и сознанием, не веря на слово ни битникам, ни Пи-Орриджу. Понимает, что улучшить себя в одиночестве невозможно, и потому объединяется с такими же исследователями как на местном, так и на мировом уровне. Участвует в стихийных и творческих атаках на власть и капитал, как бы эта пара ни проявлялась, от цензуры в Интернете до вырубки ближайшего парка. В истории предпочитает видеть рост самостоятельности людей и изживание отчуждения между ними, то есть переход от пирамид власти к горизонтальным сетям самоорганизации. В искусстве ценит остранение, беспокойство и внезапное черное излучение от самых обычных предметов. Вместо коллективной эзотерики наций, империй и конфессий выбирает индивидуальный мистицизм, отчего поборники наций, империй и конфессий нередко записывают его в «сатанисты». Особо усиливает этот конфликт то, что в индивидуальной магии агент часто обращается к символам и понятиям предыдущих и потому демонизированных цивилизаций. В силу сложившейся геополитики считает радикальный ислам наиболее вероятным языком грядущего международного восстания.
В реальности такого агента не существовало, но именно этот гомункулус был заявлен целью всей нашей алхимии. Гражданин мира Илья Кормильцев спокойно удерживал такой «новый мировой беспорядок» в колбе своей седой и веселой головы. Блестящее знание языков, общительность и любовь к перемене мест помогали. Представители всех вышеназванных «диаспор» смешались в толпе на похоронах. Отпечатки их пальцев совпали в полированной крышке зеркального гроба.
Сначала появились списки нерекомендованных книг. Люди из ФСБ приходили в большие книжные магазины и советовали конкретные наши издания не продавать. Это не имело законной силы. Но потом начались суды, и книги стали изымать с полок и даже сжигать.
Нас это стимулировало.
Система должна реагировать на таких, как Илья Кормильцев. Но таких, как Илья Кормильцев, не должны интересовать цели и задачи системы.
У нас в планах была девушка, которая писала порнографические романы политическим языком маоизма. Все сексуальные сцены там объяснялись в категориях брежневского ревизионизма, перерождения правящей партийной бюрократии и необходимости рабочего контроля на всех уровнях. Жаль, что мы так и не успели ее напечатать, никто кроме нас такого не издавал,
