Вы можете придерживаться другой точки зрения, по которой дуэль – это признак как раз высокой цивилизации, поскольку она признак более утонченного понимания чести, повышенной уязвимости тщеславия и сильнейшей боязни общественного порицания. Но какого бы взгляда вы ни придерживались, вы должны признать, что суть дуэли – в равенстве вооружений.
Я бы не стал применять слово «варварский» в том значении, как я его понимаю, к дуэлям германских офицеров или к тем поединкам на тесаках, которые обычны для немецких студентов. Я не вижу причин, почему бы юным пруссакам не заработать пару шрамов на лице, если им это так нравится, – они часто лишь добавляют что-то интересное к физиономиям, не отягощенным исключительностью. Дуэль можно защитить, и бутафорскую дуэль тоже.
Но что невозможно защитить, так это свойственное Пруссии занятие, о котором ходит бесчисленное множество историй, часть из которых определенно правдивы. Занятие может быть названо односторонней дуэлью. Я имею в виду, что обнажение меча на человека, мечом не обладающего (официанта, продавца, школьника), может считаться доблестью. Один из кайзеровских офицеров в Цабернском инциденте[13] усердно рубил калеку.
В подобном случае я хотел бы избежать эмоций. Мы не должны утрачивать спокойствие от обыденной жестокости происходящего, но я хочу подчеркнуть принципиальную разницу в психологии. Другой на месте германского солдата может убить безоружного из алчности, или похоти, или по злобе – как обычный убийца. Но в том-то и дело, что нигде, кроме как в опруссаченной Германии, нет представления, по которому подобное может сочетаться с честью, с чем-то более высоким, чем отравительство или карманное воровство. Ни француз, ни англичанин, ни итальянец, ни американец не станет думать, что возвысит себя самого, если ударит саблей смешного зеленщика с огурцом в руке. Такое ощущение, что слово, которое на немецкий язык переводится как «честь», означает что-то совершенно иное в Германии. Кажется, оно скорее означает то, что мы называем «престижем».
В основе всего этого лежит отсутствие принципа взаимности. Пруссак недостаточно цивилизован для дуэли. Даже когда он скрещивает мечи, он думает не то же самое, что мы; и когда ими и нами прославляется война, прославляются на самом деле разные вещи. Наши медали чеканятся одинаковым способом, но они означают разное; мы похоже приветствуем наши полки, но в сердцах у нас оживают разные чувства; на груди их короля Железный Крест, но это не знак нашего Бога.
Мы, увы, следуем за нашим Богом со множеством завихрений и внутренних противоречий, а пруссак следует за своим очень последовательно. Во всем, что мы исследуем, во взглядах на национальные границы, на методы войны, на личную честь и самооборону, он действует с отвратительной простотой, слишком простой, чтобы мы ее поняли: с мыслью о том, что слава приходит к тому, кто поднимает сталь, а не к тому, кто противостоит стали.
Если бы требовались примеры, их можно было бы найти сотни.
Подавление народного недовольства прусской армией в эльзасском городе Цаберн (ныне – Саверн) осенью 1913 г.
