d my mind with lightful hand
When I was right about mad
So all my life until the end
I will remember you.
Глава 1. Избиение и разбирательства
«Мы всегда учитываем в человеке все: социальные и экономические условия, полученное воспитание и влияние среды, наследственность и слабость желудка… Все, все у нас учтено в человеке, кроме… кроме самого человека!»
«Надо сказать, вера в женскую слабость всегда была серьезным заблуждением».
Владимир Александрович был очень недоволен. Он расхаживал по своему небольшому, плотно заставленному мебелью кабинету из угла в угол, заложив руки за спину, и каждый его шаг выражал сильное раздражение. Преодолев несколько метров, он по-военному разворачивался и шел в обратную сторону, пока вновь не натыкался на стену, и каждый раз удивлялся, что идти ему дальше некуда, словно бы, делая свои несколько шагов, успевал забыть о размерах помещения. Владимир Александрович покусывал губы и напряженно смотрел перед собой, забыв о том, что в кабинете он не один.
На маленьком стуле у рабочего стола, сгорбившись, сидела худенькая молодая девушка. Ее блестящие прямые волосы рассыпались по опущенным в бессилии плечам. Упираясь руками в колени, она тоже покусывала губы, наблюдая за Владимиром Александровичем. Взгляд ее был очень насторожен – ей не хотелось того, что произойдет в ближайшие минуты, но это неизбежно. На ее лице проступали то испуг, то печаль, то остатки былого гнева, который, впрочем, уже почти сошел на нет.
Девушка знала, что вскоре Владимир Александрович скажет или предпримет нечто неприятное, поэтому неотрывно следила за его эмоциями, чтобы уловить тот момент, когда мысли перетекут в действия. Нельзя допустить, чтобы это мгновение наступило неожиданно, иначе кольнет в сердце. Девушка старалась подготовить себя к последствиям своего необдуманного поступка. Она знала, что этих последствий не избежать.
Из окна в кабинет проникали обманчиво теплые лучи редкого февральского солнца. Узкие потоки света пронизывали помещение, и мириады пылинок светились, покачиваясь в воздухе. Девушка решилась отвести взгляд от нахмуренных бровей Владимира Александровича и мельком глянуть за стекло. Галки сидели на черных голых деревьях, иногда расправляя крылья, серые однотипные здания с уродливыми глазами-окнами тянулись друг за другом, вырастая из покрытой грязным снегом земли. Уныло, мрачно, гадко. Но вот – солнце слегка выглянуло из-за низких свинцовых туч. Солнце – это хорошо. Солнце – это значит, можно жить.
Девушка повернулась, вдруг что-то вспомнила и потрогала лоб – подушечки пальцев испачкались в свернувшейся крови, затем нащупала языком разбитую опухшую губу и поморщилась. «Ну, когда же, когда?» – подумала она нетерпеливо. Словно услышав ее мысли, Владимир Александрович неожиданно остановился у фикуса и обернулся на девушку. Она сразу выпрямилась и открыто встретила прищуренный взгляд, который не то жалел ее, не то обвинял.
– Нет, это просто какой-то ужас, – заговорил Владимир Александрович и принялся интенсивно жестикулировать. – Ужас, уму непостижимый, вот. За двадцать лет моей работы я не припомню ни единого, ни единого случая, подобного этому. Чтобы девочки, юные, хрупкие создания – и вот так себя вели? Где же это видано, где? У меня не найдется слов, чтобы описать, насколько я неприятно поражен случившимся, вот.
Девушка выслушала эту тираду, крепко сжав зубы. Она знала, что перебивать мужчину нельзя. Он даст ей время высказаться, но чуть позже, главное – не упустить этот момент и успеть перехватить инициативу. А пока что – молчать.
– И не надо, не надо на меня волком смотреть, – возмутился и испугался вдруг Владимир Александрович. – Я тебе вовсе не враг, вот. Я тебе только добра, исключительно добра желаю. Но каким добром я могу отплатить в данном случае? Что я могу сделать? Нет, это просто невиданно! Это грандиозно невиданно! В моем институте за подобное исключают!
«Вот теперь пора заговорить», – подумала девушка, уловив во взгляде директора новое выражение, словно взывающее к ответу.
– А что Вы мне прикажете делать, Владимир Александрович? – раздался глубокий голос, больше похожий на мужской, чем на девичий. – Что же мне оставалось делать в этой ситуации? Они меня довели. Они специально довели меня до ручки. Я, знаете, и так долго терпела их провокации. Я умею терпеть, я терпела, как Вы мне и советовали, я старалась не реагировать, но и моему терпению подошел конец! Они перешли допустимые границы. Все, что они говорили прежде, я могла проглотить. Я молча стирала с лица их ядовитые плевки, стискивала зубы, сжимала кулаки – но уходила, не трогая их. Вы лучше меня знаете, как они меня ненавидят. Вы знаете, за что. Я знаю, за что. Они тоже знают. Так почему, когда последняя капля переполняет чашу, виноватой оказываюсь я? Разве
