Мне хочется спросить тебя, все ли у тебя еще такое «безумное» настроение, как в то время, когда ты мне писала, все ли еще душевный покой твой балансирует на грани? Какова амплитуда его движения? А звуковые волны? – Чьих ушей они достигают? Я не шучу. Я серьезно. В твоем письме последнем уловил ноту печали, нотку волнующих поисков. Ты знаешь, Асенька, я пришел к тому заключению, что переписываться «по существу», по вопросам повседневной обыденщины не стоит. Когда мы имеем близкое соприкосновение физическое, когда мы можем каждую минуту увидеть друг друга и прочесть настроение, душевное состояние один другого – тогда легко говорить «по существу», т. е. о тех вопросах, которые могут нас захватить в данную минуту. Когда же ты в Питере, а я в Киеве, я совершенно не могу проникнуться твоим настроением, я знаю только себя. Но поскольку между нами установилась какая-то непроизвольная духовная связь, поскольку нам приятно знать каждое переживание один другого, малейшую эмоцию – давай будем писать не по общему трафарету.
Давай будем передавать друг другу переживания той минуты, в которую пишешь письмо. Не будем задумываться над тем, кстати или некстати, сумасбродно или нет, глупо или умно – мы будем искренни. Мы будем знать, что наша мысль работала привольно. Письмо – это не разговор. На бумагу ты хочешь перенести только основное, только главное. Ты скуп, когда ты пишешь. Ты задумываешься над тем, чем поделился, а чем нет. Это налагает цепи на мысль. Мы, Асенька, давай предоставим свободное течение своей мысли. И если иногда эта свобода хватит через край, нам это не будет помехой – мы достаточно знаем друг друга. Перед нами открывается новый мир. То, что не скажешь, напишешь, что напишешь, иногда того не скажешь. И мне почему-то кажется, что ты пойдешь на мое предложение. Ты способна пойти. Я потому обратился к тебе, не к кому другому. Мое это письмо ты никому не прочтешь. Твое письмо для меня будет ответом. Первый шаг за тобой. Будь только правдива и искренна, не толкуй моих слов превратно.
1923
Ася. Растет большая девочка
Папочка был раздражен. Он бросил на обеденный стол пришедшую корреспонденцию и заперся в кабинете.
– Если ко мне придут, скажите, что я болен. Смертельно болен и очень слаб. И очень заразен! Скажите об этом обязательно! – крикнул он совершенно неясно кому – каждому, кто подберет его клич.
– Мамочка, что с ним? – Ася перебирала конверты, нашла письмо от Дузи, адресованное ей.
Оказалось, что банк, где служил папа, в который его выписали из Киева, придумав должность специально для его способностей и опыта, распущен на день. Остановилась работа и ответственные денежные операции. И все только потому, что несколько дней назад в перестрелке с преступным элементом погиб девятнадцатилетний милиционер Говорушкин, сотрудник уголовного розыска. Решили вести непримиримую борьбу с криминальными гадами и раздули из смерти Говорушкина целый подвиг. Но у подвига, как у спектакля,
