его предками в имении. Часовня примыкала к дому, дверь была ветхой и первой требовала реставрации. За дверью сделали арочный проход и только после этого принялись непосредственно за саму церквушку. Ев так увлеклась, помогая ему, что не покидала мужа до позднего вечера, восстанавливая фрески и витражи первого яруса, пока муж, бегая по лесам, занимался куполом. Их видели только к утреннему чаю, ужину и очень редко в обед. Все кто заходил к ним обсудить нечто важное, сами не замечали, как присоединялись к процессу и проводили там несколько часов к ряду, на подхвате – «подай, принеси». Семью это не удивляло. Семье это даже нравилось.
А вот отношения старших, Эдгара с Валери, приводили, буквально всех, в замешательство. Их страстная любовь дополнялась яростными спорами буквально по каждой мелочи. И хотя они тщательно избегали свидетелей – весь дом знал, вздыхал и каждый раз собирался вторгнуться. Только вмешиваться было бесполезно, в связи с чем, все, скрепя зубами и с замиранием сердца, ждали развязки в новом витке их отношений.
– Вел! – Как-то не выдержала Вилена, в очередной раз, проводив мужа с Эдгаром в поездку. – Что происходит?
– Ничего! – буркнула дочь.
– Как это ничего?! Я же слышу. Каждый раз, выходя из дому, вы ругаетесь.
– Значит, не будем выходить! – язвительно произнесла Вел.
– Он тебе надоел? – не реагируя на тон, но с опаской, спросила Ви.
– Во-первых – нет. Во-вторых – мы просто спорим. А в-третьих – почему мне?
– Потому, что именно ты находишь тему, всем этим, как выяснилось, просто спорам!
– Интересно, почему это ты не слышишь, что именно он их подкидывает!
– Ну, конечно! Кто бы сомневался! Особенно вчера.
– А что было вчера?
– Ты даже не помнишь! Чем тебе не угодила рубашка, которую он надел?
– Значит, чем-то не угодила. Не помню. – Вел пожала плечами, устав от разговора.
– И чего ждать дальше?
– Не задавай вопросы, на которые нет ответа. – Вел так и подмывало найти причину и проводить мать, но воспитание не позволяло и она, показывая всем своим видом, что разговор неприятен, не совсем сдержанно, отвечала. Вилен слышала слова и мысли, и, стараясь не обидеть, решила прекратить начатый разговор:
– Хорошо, не буду. И повторяться по этому поводу тоже не буду! Считаешь, что именно так надо – живи, я умываю руки. – Виен еще раз внимательно посмотрела на кислое выражение лица дочери, засунула поглубже рвущееся нравоучение и отстранилась не только внешне, но и внутренне – отключив любое «внимание» своих ушей в ее адрес. – Пойдем, глянем на работу младших.
– Нет настроения. И вообще, мам, мы сами разберемся. – уже спокойней, произнесла Вел.
– Я поняла, не маленькая. Больше не скажу ни слова. Но Эда я люблю как сына. Мне его искренне жаль. И одевайся! Не хочешь «глазеть» на то, как другие трудятся, свозишь меня по магазинам.
– Хорошо. – произнесла Вел без энтузиазма,
