кофте. Бабушка одинока и, видать, вспоминает своего мужа, детей или внуков.
К ночи возвращаемся в Носково к голодному Шурке. В котомке несём немного картошки, брюквы и овса. На два-три дня теперь есть чем прокормиться. А там видно будет.
…Детдом. Пришли с Шуркой к матери в прачечную. Тяжёлый смрадный запах. Волны горячего пара, лоснящиеся бруски чёрного мыла, щёлок, синька. На потолке сажа и копоть. Мать, обняв нас, ревёт, раскачивается, причитает:
– За что мы так страдаем? Господи! Когда это кончится? Неужели мне всю жизнь, до конца своих дней так батрачить? Я уже не могу!
Мы тоже плачем, жалея её пальцы, до крови растерзанные стиркой на гребенчатой доске.
Вдруг низенькая дверь открывается. Согнувшись, входит директор детдома Иван Григорьевич Ядовинов. Всматривается белесым, с бельмом глазом, в тусклый свет коптилки и энергично спрашивает:
– Что такое? Ну что же вы, Углова, расплакались? Почему плачете, говорите правду!
Мать жалуется на тяжёлую работу:
– Иван Григорьевич! Я одна обстирываю двести человек! Дайте хоть одну помощницу! У меня в детдоме самый маленький оклад – 20 рублей в месяц. Мне негде спать. Я постоянно голодная.
Иван Григорьевич, потрепав нас по вихрам, весело басит:
– Всё поправимо, Углова! Правда, оклад вам не могу добавить, но помощницу дадим! Летом пристройку к прачечной сделаем – будет, где спать. Я послезавтра буду в Пихтовке, вызывают. Постараюсь для вас добиться пайка. Будете питаться вместе с ребятнёй в столовой!
Мать, плача, благодарит его. На душе у нас посветлело. Иван Григорьевич уходит, оставив у нас всех надежду на лучшее будущее.
А через два дня новым директором детдома стал суровый и безжалостный Микрюков.
…Вот зимним вечером играем в детдомовском зале в перетягивание каната. Валенки скользят по деревянному полу, не во что упереться. Наша команда проигрывает и ползёт за меловую черту. Крик, шум, гвалт! Обидно, неужели поражение? Я на самом краю, как мышка за репку. Уже ничто не может удержать команду наших противников, возглавляемую могучей Ольгой Гуселетовой! Она побеждает. Я крайний, уже у черты! И вдруг, не выдержав, бросается к нам на помощь моя любимая учительница Ольга Федосеевна и, крепко ухватив меня, вытягивает под одобрение и хохот всю цепочку назад! Противная команда протестует, кричит, но поздно! Мы победили!
…1949 год. Школьная библиотека. Мы вместе с интернатскими ребятами. Приглядываемся друг к другу. Заведующий библиотекой Василий Павлович Татаринцев, о котором я уже упоминал, советует нам по очереди, кому прочитать какую книгу. Мы все за глаза зовём его коротко – Васпат! Любим и уважаем его! С вечно нахмуренными бровями, но очень добрый! В полинявшей гимнастёрке с орденами, медалями, звякающими каждый раз, когда он наклоняется к полкам с книгами, он негромко толкует мне:
