оплошность и брякнул:
– Один кусочек! Я сладкое не люблю!
Какой глупыш! Я и так всё детство был без сахара. Теперь его очень полюбил, но сам лишил себя сладкого. С тех пор, кто бы ни разливал чай, всегда, когда дело доходило до сахара, говорил:
– Коля сладкое не любит! Ему клади только один кусочек сахара!
Теперь приходилось «держать марку», терпеть и молча ругать себя за язык. Так и пил в доме хозяев абсолютно несладкий чай весь первый семестр!
В нашей группе были только мужчины. Будущая суровая специальность металлурга не терпела женского труда. Запомнились в группе Быков, Ковалёв, Томашевский, Сидоренко, Семёнов, Камынин, Желтобрюхов, Лушин, Щептев, Герасимов, Широкожухов, Панин, Попов, Огурцов и Ельцов. Вот последний, быстроглазый и юркий Ельцов – хулиган и вор, причинил мне много неприятных дней во время всей учёбы. Он был из соседнего города Ельца. Это был явный бандит и не скрывал этого. Ельцов всё время якшался с городскими хулиганами и все его побаивались. Он часто приходил в техникум в сопровождении сомнительных личностей. Когда мы были на картошке, он начал задираться ко мне, преследовать, заедаться. Я сразу вспомнил Пасёна Кольку из детства! И здесь опять такой! Я начал уклоняться от встреч, от конфронтации с ним, но он всё более наглел. Зная, что он состоит в банде, старался не связываться с ним и молча терпел обиды.
Рослый и плечистый Сидоренко, узнав, что я его земляк (он был из Невинномыска, как и Томашевский), однажды заступился за меня. Прямо на картофельном поле завязалась драка. Длинные руки Сидоренко работали, как кулисы, не давая шустрому Ельцу приблизится – скоро его морда стала красной от крови. Их растащили, но Ельцов не смирился. Не раз и не два он уже в Липецке нападал на Сидоренко, и всякий раз ему доставалось от того. Ельцов всё время угрожал своей кодлой, и мы его, стыдно признаться, боялись. Лишь Сидоренко был независим, но и ему досталось несколько раз, когда его избили несколько «ельцовских». Городские не раз врывались кодлой в общежитие, в которое я перешёл после Нового года, и избивали многих, кто был против них и роптал. Уже на втором году учёбы как-то не сдержался притязаний Ельцова и опрокинул его на кровать. Он озверел:
– А-а-а! Наконец-то тихоня! Показал себя! Ну, держись, кавказский пленник! Сейчас тебя буду убивать!
Он вскочил и в ярости кинулся на меня. Мы начали бороться в комнате так, что полетели тумбочки и стулья. Ельцов опять очутился на полу. И в третий раз повалил его! Теперь я понял, что сильнее его! И тут озверевший Ельцов ударил меня моей гитарой, которую я купил с большим трудом, экономя на еде. Дека гитары переломилась пополам! От обиды я смешался, заплакал, а Елец от радости повалил меня на пол и стал избивать кулаками. Выручил меня мой друг Лёшка Широкожухов, с которым мы жили в одной комнате. Вдвоём мы одолели озверевшего Ельцова, но не били его. Гитару мы потом склеили, но теперь
