дорогам, по первопутке пошли они и поехали.
С роменской ярмарки, как ящерицы с нор на солнышко, потянулись задержавшиеся там дельцы – коммерсанты, просолы-гуляки и просто засидевшиеся у родственников или кумовьев гости. Брели нищие. А больше всего тянулось домой с юга «заробитчан-наймитов», т. е. батраков-сезонников.
Возвращались они из Крыма, с Кубани, из Таврии и Бессарабии, Одессы и Астрахани. Всю весну они были в пути, в поисках работы. Все лето они жили в работе, не зная всласть ни сна, ни отдыха.
Истекали они потом на сенокосах в казачьих станицах. Гнулись у молдованских господарей на виноградниках. Грузили пшеницу на корабли и баржи, ловили и засаливали рыбу. Строили у мудрого немца Фальц-Фейна оранжереи да вольеры. Домолачивали трехлетней давности пшеницу в хозяйстве распутного «дедушки-духобора».
Ох, как же мечтали эти наивные сельские парни получить от своих «благодетелей» расчет вовремя, в срок! С заработанным «капиталом» в карманах появиться в родных местах! Походить в Ромнах на многолюдной ярмарке. Приодеться во все новенькое и показаться перед девчатами на родных хуторских «досвитках» в лучшем виде. В лакированных гамбургских сапожках под вид бутылок. В смушевых шапках, в высоких картузах с блестящими козырьками, в пиджаках из темно-синего бобрика.
Да не так сталось, как мечталось. Заработки были неважнецкие. Расчет хозяева задерживали. В Ромны на Михайловскую ярмарку опоздали.
Разочарованные и обозленные, они группами и в одиночку мимо вешек по снежным дорогам едут до дому, до «ридной» хаты.
За Ромнами они разбредаются в разные стороны, в ближайшие хутора и села, приноравливаясь, чем ближе к родному хутору, проскочить в родную хату незамеченным и по-за кустиками лещины и терна, по-за задами дворов или просто отсидеться где-либо в балочке на солнцепеке до сумерек.
Вот сидит такой наймит-неудачник, на солнышке греется. Оно хотя и мороз, а кое-где снежок тает. Время тянется медленно, чего-чего не передумает. Думает – и думу свою в печальном напеве излагает:
Упав снiжок та й на обнiжок[2]
И ледочком узявся…
Ишов козак той с Украiни
Та й горя набрався.
Так сiв же вiн на обнiжок,
Сорочку латае.
Прийшла й стала дiвчинонька —
Стоить та й пытае:
«Чого в тебе, козаченьку,
Ой, сорочка не бiла?»
«А чого ж вона буде бiла,
Як вже сьома недiля?
Мами нема, сестра мала,
А дiвчина далеко,
Та й нiкого попрохати —
Сорочку попрати».
Мотив этой песенки легкий и задушевный до наивности. Слова незамысловатые, но эта песня стала народной. Она вышла из глубины XIV века и живет, хотя в прошлое ушло ее время. Слова простенькие, читаются и тут же запоминаются. Песня сюжетная, без надуманного подтекста, но трогает слушателя за душу. Нет в ней нарочитой образности, метафор, сравнений.
Межа, граница.
