буркнула я. – Я и правда могу…
– И не думай, – отрезала Кира. – Там все-таки не идиоты сидят, раз тебя взяли, значит, есть талант. А то, что ты Болдину приглянулась… Так я бы первая сказала, что ты кретинка, если этим не воспользуешься. В общем, давай. Дерзай, учись, становись звездой. И не смей мне тут устраивать драм.
– А ты? – осторожно спросила я, заглядывая в ее невозможные, светлые-светлые, льдистые глаза.
– А что я? – Кира независимо дернула плечом. – У меня все будет лучше всех и без ВГИКа. Вот увидишь! Ну что, пошли? Нам еще надо сочинить, что твоим предкам сказать.
И мы снова зашагали к метро.
В начале августа, когда у меня дома уже отгремели скандалы и родители как-то смирились с тем, что их дочь отныне является студенткой актерско-режиссерского факультета, мы с Танькой и Кирой сидели во дворе нашей старой школы. Черт его знает, почему встретиться мы договорились именно здесь. Вроде бы вся эта школьная жизнь была позади… Однако создавалось ощущение, что нас, теперь обреченных идти каждая своей дорогой, тянуло сюда, к тому, что все еще нас связывало.
Школьный двор за лето густо зарос травой, пробившейся через щели в бетонных плитах. Откуда-то пахло краской, видно, в здании школы шел ремонт. За углом, у мусорного контейнера, свалены были старые истрепавшиеся полотнища с лозунгами. Из раскрытого окна на втором этаже слышно было, как работает в учительской телевизор и что-то с характерным гэканьем вещает Горбачев.
Кира вытащила из сумочки пачку «Явы», выбила из нее сигарету и закурила, красиво откидывая голову.
– И давно ты куришь? – удивилась Танька.
– А что? – фыркнула Кира. – Голос мне больше беречь не надо, почему бы не закурить.
– И Вера Павловна больше к директору не потащит, – рассмеялась я.
– Не знаю… – пробормотала Танька. Потом снова взглянула на Киру и добавила: – А хотя тебе идет.
– Подлецу все к лицу, – хмыкнула Кира. – Ну так давай, рассказывай. Ты-то как? Поступила в свою Строгановку?
Танька вздохнула, наклонилась вперед, зачем-то поправила и так застегнутую пряжку на босоножке.
– Только на вечерний, – призналась она наконец. – На факультет текстиля.
– Это как это? – спросила я.
И Танька, решительно вздернув подбородок, ответила:
– Художник по ткани. Между прочим, это очень интересно!
– По ткани? – изумилась Кира. – Это типа горошки и клеточки рисовать, что ли? А как же твои импрессионисты, балерины?
– Баллов не добрала на художественное отделение, – отвернувшись от нас, буркнула Танька.
Мы с Кирой переглянулись. Помолчали. Наконец я, потянувшись к Таньке, обняла ее за плечи, пробормотала куда-то в плечо:
– Тань, ну ты подожди, не расстраивайся. Может быть, еще на следующий год? А ты еще кому-нибудь свои работы показывала?
– Показывала, а как же, – обернувшись ко мне, зло выплюнула
