много вещей намереваетесь сделать, и отнюдь не самых лучших. Иногда, отец Витторини, – и мне крайне неприятно говорить это, – ваши речи звучат совершенно неподобающим для священнослужителя католической церкви образом.
– Я говорю, – парировал Витторини, – как итальянский священник, пытающийся сохранить поверхностное натяжение церковного болота, где я по воле Божьей оказался в окружении огромного стада клерикалов по имени Шонесси, и Налти, и Фланнери, значительно превосходящих меня по численности, которые начинают панически метаться по кругу, словно карибу или бизоны, стоит мне лишь шепнуть: «Папская булла».
– Теперь я уже нисколько не сомневаюсь, – тут отец Брайан скосил глаза в ту сторону, где, по его представлению, должен располагаться Ватикан, – что вы собственнолично, окажись вы там, втянули бы святого отца во все это дуракаваляние с космическими путешествиями.
– Я?
– Вы! Разве не вы – не мы же, в конце концов, – натащили сюда целый грузовик журналов с космическими кораблями на глянцевых обложках и нечистыми зелеными шестиглазыми чудовищами о семнадцати манипуляторах, которые гоняются за полураздетыми девицами на какой-то там луне? Это вы – я своими ушами слышал – вместе со своим бесовским телевизором среди ночи ведете отсчет: десять, девять, восемь – и до единицы. А мы лежим и трясемся от страха так, что у нас пломбы из зубов вылетают. Вы, два итальянца – один здесь, а другой в замке Гандольфо – прости меня, Господи! – умудрились парализовать все ирландское духовенство!
– Успокойтесь! – сказал наконец отец Келли. – Вы оба.
– Успокоюсь. Так или иначе, но я обрету покой, – сказал отец Брайан, доставая из кармана конверт.
– Уберите, – приказал отец Келли, предчувствуя, что может там содержаться.
– Пожалуйста, передайте это от моего имени пастору Шелдону.
Отец Брайан тяжело поднялся и обвел глазами комнату, отыскивая дверь, чтобы уйти. И быстро вышел.
– Вот, полюбуйтесь, что вы наделали, – сказал отец Келли.
Отец Витторини, искренне потрясенный, перестал есть.
– Но, святой отец, я все время полагал, что это не более чем дружеская дискуссия: он выдвигал свои аргументы, а я – свои, он горячился, я же возражал со всей возможной мягкостью.
– Видите ли, ваша перепалка слишком затянулась, и забавный словесный поединок принял серьезный оборот, – сказал Келли. – Ах, вы не знаете Уильяма так, как его знаю я. Вы ведь и впрямь глубоко ранили его.
– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы загладить…
– Лучше брюки свои погладьте! И не путайтесь под ногами, я сам все постараюсь устроить. – Отец Келли схватил со стола конверт и посмотрел через него на свет. – Рентген скорбящей души. Ах ты господи.
Он поспешно поднялся наверх.
– Отец Брайан? – позвал он. Немного помедлив, постучал в дверь. – Отец? Уильям?
Отец Витторини, снова оказавшийся один в столовой, вспомнил о нескольких последних хлопьях, так и оставшихся у него
