к „Кавалерист-девице“», М., 1839).
Нравы донских казаков Дурова называла «чистыми» и восхищалась их трудолюбием, видя, что не только рядовые казаки, вернувшись из долгих походов домой, но даже и полковники, и есаулы не гнушаются полевых работ на своих земельных наделах: косят траву, сметывают ее в стога. Надежда Андреевна с удовольствием слушала песни казаков. Она отметила, что в основе их сюжета почти всегда лежит какое-то трагическое происшествие: смерть героя на поле боя или его ранение. Понятно и близко было ей особое отношение донцов к своим боевым товарищам – лошадям. Дурова несколько раз упоминает в произведениях песню «Душа добрый конь» и все детали конной службы, в ней фигурирующие: «седло черкесское», «уздечка шелковая», «стремена позолочены», «сабля вострая».
В доме Балабиных ничем не стесняли гостью. Предоставленная самой себе, она целыми днями гуляла в окрестностях станицы, ездила на верховые прогулки, ходила с ружьем на охоту. Но вскоре эта идиллия была нарушена. «Кавалерист-девица» лишилась покоя потому, что женская прислуга Доминики Васильевны заподозрила, что дворянин Соколов – переодетая женщина. Когда Дурова, обрезав косы, у себя дома перед зеркалом в ночь побега примеряла темно-синий казачий чекмень на крючках и шаровары с широкими красными лампасами, то ей казалось, что это никому и в голову не придет.
Теперь же стало ясно, что это было заблуждением. «Я очень видела, что казачий мундир худо скрывает разительное отличие мое от природных казаков; у них какая-то своя физиономия у всех, и потому вид мой, приемы и самый способ изъясняться были предметом их любопытства и толкования; к тому же, видя себя беспрестанно замечаемою, я стала часто приходить в замешательство, краснеть, избегать разговоров и уходить в поле на целый день даже и в дурную погоду…»[103]
«Приемы и самый способ изъясняться», то есть манеру поведения, Дурова могла изменить и впоследствии изменила. Например, она научилась курить трубку, стоять, уперев руки в бока, сидеть, закинув ногу на ногу, что для женщины светского общества тогда считалось верхом неприличия. Внешний вид изменить было невозможно, и Надежда Андреевна потом не раз в своей армейской жизни попадала в сложные ситуации. Дело в том, что она совсем не была похожа на мужчину, не относилась к тому типу женщин, которых теперь называют «маскулизированными», то есть мужеподобными.
Потому в 1807 году в Витебске хозяйка трактира, присмотревшись к юному унтер-офицеру Польского уланского полка Соколову, называет его «Улан-панна»[104], в 1808 году жены офицеров Мариупольского гусарского полка дают корнету Александрову, прибывшему из Петербурга, прозвище «гусар-девка»[105], сослуживцы из Литовского уланского полка подшучивают над поручиком Александровым в 1814 году, спрашивая, когда же у него наконец вырастут усы.
«Разумеется, это шутка, – пишет Дурова, – они не полагают мне более восемнадцати лет; но иногда приметная вежливость
Избранные сочинения кавалерист-девицы Н. А. Дуровой. – М.: Московский рабочий, 1983. С. 48.
Избранные сочинения кавалерист-девицы Н. А. Дуровой. – М.: Московский рабочий, 1983. С. 86.
Там же. С. 109.
