и снова распахнула ее.
Эхо стихало, уходя вдаль, вдаль…
Смолкло.
Несколько минут она простояла во дворе, бледная.
Наконец, медленно ступая, опустив голову, она побрела сквозь обрамленные колоннами покои, из одного в другой, руки ее машинально трогали вещи, губы дрожали; в сгущающемся мраке винной комнаты ей захотелось посидеть одной. Она ждала. Потом взяла янтарный бокал и стала тереть его уголком шарфа.
И вот издалека послышались шаги, хруст мелких камешков под ногами.
Она поднялась, встала в центре тихой комнаты. Бокал выпал из рук, разбился вдребезги.
Шаги нерешительно замедлились перед домом.
Заговорить? Воскликнуть: «Входи, входи же!»?
Она подалась вперед.
Вот шаги уже на крыльце. Рука повернула щеколду.
Она улыбнулась двери.
Дверь отворилась. Улыбка сбежала с ее лица.
Это был ее муж. Серебристая маска тускло поблескивала.
Он вошел и лишь на мгновение задержал на ней взгляд. Резким движением открыл мехи своего оружия, вытряхнул двух мертвых пчел, услышал, как они шлепнулись о пол, раздавил их ногой и поставил разряженное оружие в угол комнаты, а Илла, наклонившись, безуспешно пыталась собрать осколки разбитого бокала.
– Что ты делал? – спросила она.
– Ничего, – ответил он, стоя спиной к ней. Он снял маску.
– Ружье… я слышала, как ты стрелял. Два раза.
– Охотился, только и всего. Потянет иногда на охоту… Доктор Нлле пришел?
– Нет.
– Постой-ка. – Он противно щелкнул пальцами. – Ну конечно, теперь я вспомнил. Мы же условились с ним на завтра. Я все перепутал.
Они сели за стол. Она глядела на свою тарелку, но руки ее не прикасались к еде.
– В чем дело? – спросил он, не поднимая глаз, бросая куски мяса в бурлящую лаву.
– Не знаю. Не хочется есть, – сказала она.
– Почему?
– Не знаю, просто не хочется.
В небе родился ветер; солнце садилось. Комната вдруг стала маленькой и холодной.
– Я пытаюсь вспомнить, – произнесла она в тиши комнаты, глянув в золотые глаза своего холодного, безупречно подтянутого мужа.
– Что вспомнить? – Он потягивал вино.
– Песню. Эту красивую, чудесную песню. – Она закрыла глаза и стала напевать, но песня не получилась. – Забыла. А мне почему-то не хочется ее забывать. Хочется помнить ее всегда. – Она плавно повела руками, точно ритм движений мог ей помочь. Потом откинулась в кресле. – Не могу вспомнить.
Она заплакала.
– Почему ты плачешь? – спросил он.
– Не знаю, не знаю, я ничего не могу с собой поделать. Мне грустно, и я, не знаю почему, плачу – не знаю почему, но плачу.
Ее ладони стиснули виски, плечи вздрагивали.
– До завтра все пройдет, – сказал он.
Она не глядела на него, глядела
