в плите, ножи на подставке. И имейте в виду, обедать я хочу не позже полудня, как максимум – в час дня. А времени, между прочим, полдевятого. Не успеете – голодный я страшен. И вполне могу слопать вас обоих.
Он подмигнул Карине, слегка щелкнул ее по носу и вышел. Девочка против воли улыбнулась. Да, он действительно хороший. Он ее в Институт не отдаст.
Палек протяжно вздохнул и пихнул Яну в плечо.
– Пошли, – недовольно сказал он. – Ох уж эти взрослые! Подумаешь, посуда немытая…
Яна соскочила с кровати.
– Вчера Дзинтон в кухне дежурил, – пояснила она. – А сегодня мы с Палеком. Дзинтон говорит, что иждивенцев у нас нет. Он, конечно, хороший, но нудный… – Она тихонько хихикнула. – Сегодня утром опять с Цуккой ругался, что та деньги на нас потратила, а она его снова педантом и занудой обозвала. Цукка – тетенька, которая тоже с нами живет. Ты еще спать хочешь? Тебя, между прочим, велено пять раз в день кормить.
Она подошла к двери и почти уже вышла, но вдруг остановилась и обернулась.
– Карина, – дрожащим шепотом спросила она, – ты ведь не станешь убивать Дзинтона, да? И Цукку с Палеком? Ну пожалуйста, не надо!..
Карине словно дали пощечину. Она дернулась, словно ее ударили электротоком.
– Дурочка! – зло сказала она. – Они же нам помогают! Я что, ненормальная?
Да, холодно сказал голос у нее внутри. Ты ненормальная. Ты убийца.
Внезапно перед ее внутренним взором всплыли голубые глаза. Растерянный взгляд молодого охранника – первого, кого она убила в Институте. Голубые глаза над дулом пистолета, пальцы, дрожащие на спусковом крючке, и недоумение во взгляде, секунду спустя сменившееся смертной отстраненностью. Тогда она почти не обратила на него внимания, бездумно перешагнув через трупы – впереди ее ждали другие враги. Но теперь…
Скольких она убила тогда, пытаясь вырваться на волю? Память не сохранила деталей – только хаотичные картины: барабанящий в железную пластину тяжелый град, отчаянные вопли умирающих, кровь и безжизненные тела под ногами… А раньше? Она убивала и раньше, еще до Института убивала отчаянно, бездумно, случайно, иногда вовсе не желая того, но – убивала.
Что она наделала? Как она могла? Она, забитая сирота из детского дома, и мухи не обидевшая до того рокового дня, когда впервые ощутила яростную стальную пружину своих невидимых рук, сносящих головы обидчикам-мальчишкам. Она убийца.
Убийца.
Раньше у нее не оставалось времени, чтобы задуматься. Сначала она пряталась и убегала, и ее мысли занимало одно: где найти еду и укрыться от холода и людей. Потом ее привезли в Институт, и проведенное там время совсем не отложилось в памяти, если не считать ужасных часов, проведенных на испытательных стендах. Потом опять бегство – и вот теперь она наконец-то в безопасности. И она может вспоминать.
Но она не хочет вспоминать! Она хочет забыть все, что происходило.
