не корми, лишь дайте автомат. Он в жизни так же был расчетлив и жесток. И к Юльки был как все не равнодушен. Но правил чести он не признавал, ему плевать теперь на блики чести. Его тянуло к ней, он к ней пылал всей страстью. И жестко, тупо по мужлански флиртовал. Здесь и сейчас, – вот что имеет для него значение. И наплевать, что будет после нас….
Ребята спорили с Костяном, и не раз. Но он упертый. И лишь однажды сдрейфил не на шутку, когда Сергеев оборвал его рассказ, порочащий медсестричку. Но тот молчун. И мрачен, как грозовая туча. Пойди, пойми, что у него на уме. И тот угас. При нём не смел, о ней открыть свой рот поганый. Но видимо мечтам не изменил.
Как и всегда день начинали с процедур: «Перевязки, капельницы, инъекции, массаж, иглоукалывание, электрофорез». Обработка палат. Завтрак. И прогулка. Всё завертелось, закрутилось как обычно. Хлопот был полон рот. И женщина забыла предупредить начальство, о неожиданном эксцессе.
3
Сергеев ждал её прихода. Она была связующим звеном с реальным миром. Само добро и верность, в привлекательной обвертке. Один лишь взгляд и сердце готово было выпрыгнуть от страха из груди. Боялся он, что его чувства причастны станут к её новым переживаниям. И все скрывал под маской отчуждения. И в этот день все было, как обычно. В процедурной слышался её шутливый лепет. Больные выстроились в ожидание. Затем она шла по палатам. Ставить капельницы. И наступал тот миг, когда открывалась его дверь. Она шурша и благоухая свежестью и препаратами, подходила к его кровати. Ставила систему. И осматривала повязки. Когда его касались её пальцы, он покрывался гусиной кожей. От жгущих из нутрии желаний. – «Сережа как тебе спалось сегодня? Погода хмарится. Не беспокоят раны? Может поставить обезболивающее? …Мне сказали ты опять вечером не ел»: ворчала тихо можно сказать чуть слышно: «Капельница до капает, придёшь на перевязку». И повертевшись, тут же ускользнула…. Но он пойдет ещё на перевязку. И мысли закружили в дикой пляске. О боли он не думал. Что боль? Когда она опять с ним рядом. Он как всегда всё больше молчал. По необходимости бурчал: «Да. Нет». Но взгляд его срывал с него ту маску. И Серега чувствовал, что ей известно о его нескромном чувстве. Но она о том молчала, и он молчал. Ведь точно знал, что её сердце полнилось ещё не застарелой драмой. Взглянул на медленно срывающиеся капли, на жидкостью наполненный флакон. Вздохнул. И погрузился в воспоминания…. Окончил школу. Пошёл работать на завод Сталелитейный. Решил не торопится с выбором профессии, хотя и думал, что в будущем непременно будет поступать на инженера, – по сталям, сплавам. Его завораживал огонь пылающих печей. Разливка раскаленной массы. Ещё была для того весомая причина, он был из династии литейщиков. И сколько помнит – дома, всегда преобладали разговоры о работе. И дед, и прадед, и его отец себе другого ремесла и не желали. Мать не противилась его решениям. Она была горда, что он их принимает сам.
Но осенью
