всю жизнь старалась быть хорошей и вдруг, что я вижу? Жара, песок и дикий холод ночью. И нет покоя.
– Ерунда, – ответил Де Ливьери, – нам повезло. Мне, так даже вообще здесь почти что нравится. Правда, – он грустно поглядел по сторонам, – что-то я подзадержался на поверхности. Уж сколько времени прошло, а все еще ни на метр вглубь не продвинулся. Велики, видимо, мои грехи.
Призраки одновременно вздохнули. Они оба теперь уже спокойно наблюдали за все углубляющейся впереди них ямой. Находясь у подножья одного из приближавшихся друг к другу крестов, они плавно перемещались по направлению к центру все более сужающегося идеально-ровного круга.
Центральный же крест все по-прежнему неподвижно парил в воздухе, что стало приводить девушку, которая за него все с большим трудом держалась, уже в настоящий ужас. Силы ее покидали, отчего она все чаще и тревожней поглядывала то на крест, то на бездонную пропасть, что разверзлась под ее ногами. Бесплотные призраки там внизу кишели на округлых стенках ямы словно полупрозрачные черви. Некоторые из них пытались даже спрыгнуть вниз, но безуспешно. Остальные же, пожалуй, едва ли не в первый раз за целые столетия увидав белый свет, истово пытались продрать глаза, отчего и бешено терли их руками. Иные же просто негромко покрикивали или тихо плакали, превращая все это отвратительное действо в некое подобие ужасного, абсурдного спектакля.
Но вот, через какое-то время, и уже ближе к полудню, на самом дне этой, едва ли не бесконечно-глубокой теперь ямы, показалось нечто более определенное. Ни живое, ни мертвое, но именно то, что сразу привлекло внимание всех призраков вокруг. Отчего они все разом сначала затихли, а затем стали бешено рваться вперед и вниз, расталкивая и едва ли не раздирая друг друга руками. И это был свет. Тот самый свет, достичь которого они все так стремились. Тот выход в мир, в небытие, которого они жаждали более всего на свете. Белый свет, живой, яркий, струящийся подобно чистой родниковой воде в самом центре этой вечной, иссушенной, бесплодной пустыни. Свет этот действительно переливался и словно бы плескался там, внизу. Вполне могло бы даже показаться, что оттуда, из этой бесконечной глубины доносился какой-то странный, раскатистый гул. То ли звук прибоя, то ли шум водопада, то ли действительно журчания обыкновенного горного ручья. Каждый из призраков слышал в нем именно свое. Отчего был просто не в состоянии насытиться если не самим вкусом, то хотя бы звуком или даже просто видом такого манящего, прекрасного, светлого забвения.
Наверху же все шло своим чередом. Восемь черных крестов находились уже в непосредственной близости от центрального и, сомкнувшись, образовали вокруг него своими поперечными перекладинами изломанное кольцо. Сама же яма также сузилась у горловины и была теперь больше похожа на обыкновенный, хотя и невероятно глубокий колодец. Причем все эти перемещения крестов, соприкосновение их перекладин и последующая остановка, происходили очень медленно и едва ли не с методичной точностью. Словно бы некий гигантский бездушный механизм выполнял свою заранее просчитанную
