блеском. И я понял, что в данную секунду она была совершенно счастлива. – Тётушки и сёстры были конечно очень милы, представляешь, они называли меня Вaby queen number 3, вспомнили старое произвище, которое дала мне наша воспитательница. – А почему number 3? – Это из сказки, которую мы читали в детстве, мы все три сестры, кроме Эллы, хотели стать маленькими королевами. – Я предпочёл промолчать.
Мы сели в карету. Императрица, казавшаяся совсем юной девушкой, положила голову мне на плечо, и я вновь ощутил аромат ее духов. – И вот она моя жена, и что же с ней в постель ложиться, прямо сегодня вечером? Это уже что-то за гранью. Нет, надо признаваться, это ужасно, это просто нечестно. – Но Аликс заговорила вновь: – Я, ты знаешь, и хотела и не хотела возвращаться. И ждала, и считала дни, и страшилась. Was scared. Я ждала встречи с тобой, мой любимый Ники. И ведь скоро, через десять дней коронация. Это кульминация, это то, к чему мы стремились, к чему мы шли всё это время. Ведь мы всегда были в трауре по твоему отцу, у нас не было ни свадебных приёмов, ни празднеств. Не было и свадебного путешествия, ничего вообще. А теперь будет всё – и приёмы, и балы, и танцы. И народ, который нас так любит, будет нас приветствовать и радоваться за нас. – Она блаженно улыбнулась. – Ты знаешь, – начал я робко. – Я ужасно себя чувствую. – Она отстранилась от меня, пристально посмотрела на меня и побледнела. – Я в том смысле, – поспешил я загладить оплошность, что я после этого… удара действительно ничего не помню. Ты должна мне всё рассказать по порядку. – Да, да, – заторопилась она. – Я всё тебе расскажу, всё-всё. Главное, чтобы ты был жив и… со мной. – Она опять улыбнулась. – Даже не знаю, с чего начать… – А почему ты не хотела возвращаться? – Я рвалась к тебе, желала этого больше всего на свете, но как только я начинала думать о дворе, о твоей семье… необъятной, настроение у меня сразу портилось. – Почему? – Ну, понимаешь, там в Дармштадте, все всегда чем-то заняты, чего-то делают, а России – при дворе – многие люди не делают ничего, совсем ничего и прекрасно себя чувствуют. Нет, они они ездят на балы, некоторые на службу, но ничего не делают нужного, полезного. И бороться с этим, я поняла, совершенно невозможно. – Как это? – Такое впечатление, что люди здесь, наше высшее общество, родились в праздности и в праздности умрут, они равнодушны ко всем окружающим, не говоря уж о народе. Ты помнишь с каким энтузиазмом – а, впрочем, ты не помнишь, не важно… – Что? – Год назад, еще до рождения Оленьки, я пыталась организовать общество рукодельниц из придворных дам. Каждая участница, как и я, должна была своими руками сшить три платья в год для бедных. В гоод! – Она подняла пальчик в прелестной лайковой перчатке. – И что же вышло? – А ничего, многие под разными предлогами, нездоровье и так далее, вообще ничего не сшили, а те, что сшили… Просто ужас какой-то. Никакой, даже бедной крестьянке, отдать это, – она сделала брезгливый жест рукой, – было невозможно. Слава Богу, что ты хоть меня поддержал – выделил денег на создание по всей России трудовых домов, мастерских то есть, где могли бы найти работу
