известны со времен рекрутства. – Очередной загнутый палец. – Не успела подружиться с курсантами из других отрядов. – И еще один.
– Недостаточно хорошо знакома с техникой безопасности. – Юн вновь присаживается на соседнюю кровать. – Недостаточно настолько, что умудрилась словить откат.
– Как ты узнал про… – Внезапная, невозможная догадка заставляет меня замереть. – Так это был ты! – пораженно восклицаю я.
– Понятия не имею, о чем ты. – Юн качает головой, с нарочито независимым видом скрещивая руки на груди.
– Это был ты, – неверяще повторяю я, рассматривая Юна во все глаза. – Ты приходил еще вчера, в часы посещения, – говорю уже увереннее. – Я слышала твой голос сквозь сон.
Эта картина никак не желает укладываться в моей голове.
– Ты ведь… ты пел мне колыбельные!
– Тебе все равно никто не поверит. – Юн улыбается, едва заметно – но это все же улыбка, его первая улыбка, что адресована мне. Она живет недолго – лицо Юна почти сразу же становится серьезным. – Ты задыхалась во сне. Такие сильные отголоски могут быть только после отката, а у меня… Слишком свежи воспоминания о том, каково это. – Юн мрачнеет. – На прошлой неделе хотел потренироваться в рендере, а наушники оказались неисправными, отключились до завершения сценария, и… – Юн нервно сглатывает, обрывая фразу.
– Откуда тебе известно столько колыбельных? – осторожно спрашиваю я, чтобы уйти от явно неприятной Юну темы.
– Архив, – коротко отвечает Юн. – Выучил, пока ждал пробуждения младшей сестры от Ожидания.
– У тебя есть сестра? – удивляюсь я. Почему же я ее никогда не видела?
– Мы погодки. – Юн вновь улыбается, и эта улыбка задерживается на его лице, но отчего-то она выглядит грустной. – Ей было всего лишь две недели, когда мы пришли сюда из захваченного Арголиса, а мне почти год… едва попал в программу Ускорения. Я… Я был так счастлив, когда узнал, что у меня есть сестра, что я здесь не один… – Юн говорит сбивчиво, словно смущаясь своих слов, своей искренности, но постепенно смущение исчезает.
Когда впервые заговариваешь о ком-то, кто для тебя очень дорог, поначалу слова подбираются с трудом, но потом ты уже не можешь остановиться и говоришь, говоришь… И остается лишь поражаться тому, как много ты можешь рассказать об этом человеке и как много хочется сказать вслух. Я знаю, каково это, ведь вчера впервые после смерти Гаспара я смогла выговориться, не ощущая при этом хватки когтистой лапы, которой чувство вины прежде сжимало горло при каждой мысли о нем.
– Я постоянно навещал Джимин, пока она была в зале Ожидания. Мне было четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет… А ей все так же – две недели от роду. – Взгляд Юна светлеет. – Она лежала в стазисе, такая маленькая, такая беззащитная… Мне хотелось стать для нее самым лучшим старшим братом, какого только можно представить. Я работал инженером на техническом уровне и все свободное время проводил
