из ниоткуда стойкая, бесконечная, безнадежная и беспощадная агония систематической пытки. Она залила все мое тело и обожгла кожу, как будто я превратился в сосуд, до краев полный черного отчаяния. Это было слишком знакомо, ибо это была не острая боль от физических истязаний, но обескураживающее, охватывающее разум и душу осознание того, что ничто не может предотвратить пытку. Мои собственные воспоминания пробудились вопящим хором. Я снова распростерся на холодном каменном полу темницы принца Регала, мое избитое тело подавляло измученный пыткой разум. Я отделил свое сознание от этого воспоминания, отказался от связи с ним. Резные глаза Шута слепо уставились на меня. На мгновение наши взгляды встретились, и тут все поглотила тьма, и мои глаза обожгло. Мои обессилевшие руки вертели резную статуэтку, я чуть ее не уронил, но вместо этого прижал к себе, падая на колени. Я прижал ее к груди, чувствуя, как далекий-предалекий волк поднял морду и яростно зарычал.
– Прости, прости, прости! – слепо забормотал я, словно причинил боль самому Шуту.
Пот выступил из каждой поры на моем теле, я весь взмок. Все еще прижимая к себе резной камень, повалился на бок. Зрение медленно вернулось ко мне. Я уставился в умирающий огонь, окруженный пугающими образами тускло-красных пыточных приспособлений, накаляющихся в пламени, обоняя кровь, старую и новую, смешанную с едкой вонью ужаса. Я вспомнил, как надо закрывать глаза. Я почувствовал, что волк пришел и встал надо мной, угрожая разорвать на части любого, кто приблизится. Постепенно отголоски боли схлынули. Я судорожно вздохнул.
Кровь обладала силой пробуждать камень памяти, будь то высеченный Элдерлингами дракон или миниатюрное изваяние, вырезанное Шутом. И эта краткая связь позволила мне узнать, что девушка мертва. Я почувствовал ужас, вызванный тем, как ее выслеживали и загоняли в угол, ее воспоминания о прошлых пытках и агонию ее смерти. К тому моменту я узнал в ней молоденькую посланницу, описанную Ревелом, а не обученную солдатскому делу женщину, которую видел с двумя мужчинами. Они преследовали ее, охотились на нее в моем доме и убили. Я не знал, что за послание они уничтожили и почему, но я должен был их отыскать и все выяснить.
Я перекатился на живот, по-прежнему прижимая резную фигурку к груди. Перед глазами все плыло. Я подтянул колени к груди, приподнялся и сумел встать, держась за стол. Шатаясь, добрался до кресла и сел. Поставил резную фигурку перед собой и пригляделся. Она не изменилась. Неужели я вообразил себе то движение, беззвучный крик Шута и его взгляд? Разделил ли я какой-то давний опыт Шута, или фигурка выразила предсмертные ужас и боль посланницы?
Я поднял было фигурку, чтобы приложить ее ко лбу и снова увидеть простые воспоминания, которые он вложил в нее для меня. Но руки мои задрожали, и я поставил ее на стол. Не сейчас. Если я как-то вложил боль девушки в камень и сохранил там, я не хотел ни убеждаться в этом сейчас, ни снова разделять эту агонию. Меня ждала охота.
Я спрятал руки в рукава и вернул фигурку на ее место на каминной
