жизни, когда я пытался записать все, что видел и делал. И довольно часто мне приходилось поспешно уничтожать эти записи, когда я боялся, что они попадут не в те руки. Я поморщился, подумав об этом.
Я сожалел о времени, потраченном на эти записи, лишь когда мне приходилось их жечь. Досадно долгими часами корпеть над записями только для того, чтобы они за минуты превратились в пепел.
Но ты всегда начинал заново, – заметил он.
Я чуть не рассмеялся вслух.
Начинал. И каждый раз оказывалось, что история изменилась сообразно тому, как изменились мои взгляды на жизнь. Было несколько лет, когда я воображал себя настоящим героем, а в другое время думал, что родился под несчастливой звездой, что жизнь несправедливо меня потрепала.
Я ненадолго отвлекся, погрузившись мыслями в прошлое. На глазах у всего двора я гнался за убийцами моего короля по Оленьему замку. Отважно. Глупо. По-дурацки. Так было нужно. Я не мог сосчитать, сколько раз менял мнение об этом случае за все годы.
Ты был молод, – предположил Чейд. – Молод и полон праведного гнева.
Я испытывал боль, был убит горем, – уточнил я. – Сильно устал оттого, что все мои планы рушились. Устал от необходимости следовать правилам, когда никто другой их не соблюдал.
И это тоже, – согласился он.
Внезапно мне расхотелось думать о том дне – о том, кем я был и что сделал, но главное – о том, почему я это сделал. Это было в другой жизни, которая уже не могла меня тронуть. Старые обиды больше не причиняли мне боль. Или причиняли?
Я вернул Чейду вопрос:
Почему ты спрашиваешь? Собираешься написать воспоминания о собственной жизни?
Возможно. Будет занятие на время выздоровления. Думаю, теперь я чуть лучше понимаю, почему ты предостерегал нас по поводу исцелений Силой. Клянусь яйцами Эля, мне понадобилось слишком много времени, чтобы снова почувствовать себя самим собой. Одежда висит на мне, так что я почти стыжусь показываться людям на глаза. Ковыляю, как человечек из палочек. – Я почувствовал, как Чейд резко меняет тему разговора, словно поворачиваясь ко мне спиной. Он никогда не признавал своих слабостей. – Когда ты все записывал, почему ты начинал этим заниматься? Ты всегда все записывал.
Легкий вопрос.
Это из-за Федврена. И леди Пейшенс.
Писарь, который меня учил, и женщина, которая хотела бы стать моей матерью.
Они оба часто говорили, что кто-то должен написать упорядоченную историю Шести Герцогств. Я решил, будто их слова означают, что это выпало сделать мне. Но каждый раз, когда я пытался писать о королевстве, в конце концов оказывалось, что я пишу о самом себе.
Кто, по-твоему, мог бы это прочитать? Твоя дочь?
Еще одна старая рана. Я ответил честно:
Поначалу я не думал о том, кто может это прочитать. Я все писал для себя, как будто просто для того,
