Вильгельм де Рубрук тут же распорядился закрыть сундук со словами:
– Закройте побыстрее крышку, а то, не дай Бог, войдут воины и заберут драгоценности.
– Теперь не заберут. За грабеж подарков для хана, даже если кто осмелится к ним притронуться, ждет мучительная смерть, – успокоил толмач.
– Принесите меч, – потребовал кардинал Рубрук.
Монахи внесли футляр из красного дерева, отделанный слоновой костью и золотом, и положили на сундук.
Плано Карпине открыл футляр, и все увидели меч из дамасской стали. Его холодный блеск возбуждал, а украшенная золотом и алмазами рукоять привораживала своей красотой.
В юрту вошел Азат и сказал, обращаясь к переводчику:
– Сейчас я вас отведу ко двору великого Бату. Там лишнего ничего не говорите, пока не прикажет Вату, а если что спросит, говорите кратко, без лишних слов. Когда подойдете к шатру и войдете в него, ни к чему не прикасайтесь.
Сделав внушение, проводник вышел из юрты и пригласил остальных католиков двинуться за ним.
Монахи подхватили сундук, футляр с мечом для великого хана, и вся процессия двинулась к юрте Вату.
По дороге Азат продолжал наставлять монахов:
– У шатра хана будут гореть костры, вы должны пройти между ними. В шатер вы должны войти с непокрытыми головами и пасть перед ханом на колени.
Наконец, католики дошли до ханского шатра, вошли в него, старались вести себя, как учил Азат. Встали перед татарским ханом на колени, ожидая, пока он милостиво не прикажет встать.
В шатре наступила гнетущая тишина. Бату-хан сидел в полном безмолвии. Желтое узкоглазое лицо татарского хана было непроницаемо. Казалось, он даже не заметил вошедших и сидел глубоко задумавшись.
Бату-хан небольшого роста, с узкими, как щелочки, глазами, с выбритой на макушке головой до висков, сидел на четырехугольном позолоченном, широком, как стол, троне, с несколькими ступенями. Рядом сидела его самая любимая молодая жена, в меховой шапке, с павлиньими перьями на голове, украшенными драгоценными камнями. Она, как кукла, была укутана в дорогую золоченую ткань. Лицо ее было миниатюрное, с маленьким носом и необыкновенно живыми и искристыми глазами, которые с удивлением и интересом смотрели на монахов.
По правую сторону находились мужчины, приближенные великого хана, братья, сыновья и близкие родственники. По левую сторону сидели нарядные женщины, жены татарского хана.
У входа на широкой скамье стоял объемистый бурдюк с кумысом и золотыми и серебряными чашами.
Хан Батый, отвлекшись от своих мыслей, стал внимательно разглядывать католиков, затем приказал встать и говорить.
Вильгельм де Рубрук начал свою речь:
– Великий и всемогущий хан Батый, мы посланники папы римского Иннокентия четвертого. Прибыли к тебе с великой миссией от имени Бога нашего Иисуса Христа и всей нашей католической церкви ради мира и дружбы. Ибо мир между нами даст нам все
