с тонким, как бумага, телом…
– Женщина, – выдыхает Чарли и чуть не падает под напором рванувшихся вперед зрителей.
Она немолода и одета в белый балахон, доходящий до щиколоток. Издалека трудно разглядеть ее черты: круглые щеки, сердцевидное лицо, длинные седеющие волосы, убранные назад, – вот и все, что видит Чарли. Пятна дыма покрывают и лицо, и одежду, но это ничто по сравнению с тем, что вскоре произойдет. Стражники ставят женщину под петлей; палач надевает веревку ей на шею и что-то говорит женщине, тихо и настойчиво. Они примерно одного возраста, с разницей в несколько лет: могли бы быть мужем и женой. Тут толпа начинает скандировать: «Убийца, убийца» – обращаясь не к палачу, который вот-вот предаст узницу смерти, а к ней, совершившей преступление. Она оборачивается к толпе и поднимает руки. Кажется, словно в ней сразу что-то загорается, ее кожа – точно подожженная маслянистая пленка на воде. Черный, липкий дым течет из каждой поры. В одно мгновение белая ткань балахона чернеет; отяжелев от сажи, одеяние липнет к ее груди, бедрам, ногам. Дым, как живое существо, подползает к палачу, который мгновенно преображается: волчий оскал растягивает его губы, он хватает женщину за волосы и начинает кричать толпе голосом, полным жестокого торжества.
Туча дыма тяжелее воздуха, жаждущая заполучить новообращенных, спускается на зрителей. Она неуклонно растет вширь, ярд за ярдом, и через минуту подбирается к Чарли. Это все равно что вдохнуть дурмана: сердце в его груди начинает бешено колотиться, чувства раскрываются навстречу толпе. Он перестает рассуждать в категориях добра и зла, он хочет видеть, как женщина умрет, хочет, чтобы петля сломала ей шею. Просто ради сильных ощущений. И в то же время он восхищается ею, надеется, что она утащит палача с собой, в люк под виселицей. Он готов к бунту, ощущая на губах собственный дым, серый и жидкий. И впервые в жизни этот вкус ему нравится.
Вокруг него не смолкают вопли: «Убийца, убийца», но в них появляется новая нотка, обвинение перерастает в похвалу. Чарли тоже пробует присоединиться, поначалу крича вполголоса, потом все громче и громче: «Убийца, убийца!» Его охватывает ликование оттого, что он заодно со всеми, ему хочется поделиться с Томасом, он хочет взять его за руки, отдаться буйству, слить воедино их дымы и вкусить греха своего друга.
Но когда он оглядывается, Томаса нигде нет.
Потом, уже вернувшись в школу и лежа без сна на кровати, Чарли с облегчением вспомнит, что тревога за друга была сильнее даже дыма той женщины. Дуновение ветра, налетевшего со спины, тоже ему помогает. Оно смещает эпицентр безумия на другой край площади. Палач, чье лицо искривилось и превратилось в маску ненависти, пинает женщину, потом переносит весь свой вес на рычаг, открывающий крышку люка. Чарли отворачивается, и это разрывает его связь с ахающими зрителями. Он надеется, что Томас позади, вне происходящего, в безопасности. Но трудно отыскать кого бы то ни было в океане лиц, глядящих в одну точку, почерневших, злобных. Чарли оглядывается и краем глаза видит тошнотворную
