пустую скамейку недалеко от входа в вокзал, с которой только что поднялись две пожилые тетеньки. А под ярким фонарем возле скамейки сидела толстая рыжая кошка, поддевая лапкой падавших, шелестевших на земле крылатых жуков, попавших в очерченный желтый круг
– Светик, если я сейчас минут пять не посплю, то рухну прямо на рельсы, и будь, что будет. И болтаю, чтобы не уснуть. Ты меня покараулишь? Не бросишь? – Он вытянулся на скамейке, подложив под голову рюкзак, рядом со Светой, и через минуту заснул. Его лицо стало безмятежно спокойным.
Света мысленно провела пальцем, рисуя портрет незнакомца в фокусе сконцентрированных целенаправленных лучей электрического конуса, яркого в ночной темноте. Ничего особенного: худое лицо с выступающими немного скулами, нос с горбинкой, высокий потный лоб, слегка волнистые, густые, каштановые волосы, короткие мальчишечьи ресницы, широкий властный подбородок с ямочкой посередине, тонкие сжатые губы, большой рот, большое ухо. Одной рукой он обнял рюкзак, и Света увидела на четырех пальцах наколку «Иван».
И, глядя на этого юношу, утонувшего на скамейке доверчиво в волнах нахлынувшего беспощадного сна, Свете захотелось вдруг оказаться на уютной нижней полке плацкартного вагона, на белой простыне, с мягкой подушкой под головой, со своей большой сумкой в багажном ящике.
А рядом сидел бы этот Иван на самом краешке скамьи и охранял ее, положив локти на столик, чтобы к ней никто не прикоснулся, не тронул даже пальцем. И тоже разглядел бы ее худое лицо, надутые во сне капризно изогнутые губы, густые черные ресницы, черные брови, как крылышки неведомой птицы, которые она никогда не выдергивала, нормальный нос, длинную челку. И, может быть, ему всерьез захочется ее поцеловать. А она ничего не почувствует, только во сне мягко коснется ладонью его рыжеватого чуба.
Поезд показался, издалека сверкая прожекторами, как неизвестное сказочное чудовище, извиваясь навстречу вокзалу настороженным, громыхающим на рельсах телом. Лавка мелко задрожала.
– Иван! Поезд! – Он дернулся, сел, опустив ноги на асфальт, не проснувшись до конца, весь еще в темноте зазеркалья, потянулся, вдруг притянул Свету уверенно к себе, сжал в кольце своих рук и поцеловал в губы. Просто прикоснулся, а потом потребовал ответа, прилип, и Света ему ответила на вопрос шершавых обветренных губ, на какие-то доли секунды. И все – оказалась в плену первого поцелуя в кромешной темноте двух часов ночи, под куполом яркого электрического фонаря.
– Опоздаем! – Иван отпустил Свету, закинул рюкзак за плечи, одной ладонью схватил сумку, другой – Светину ладонь, и они побежали в конец поезда к своему общему вагону, вдоль металлического чудовища, подмигивающего им сонными, слабо освещенными квадратами зашторенных окон.
На их счастье оказалась свободной нижняя боковая полка и опять возле туалета.
– Светочка, ты ложись спать, а я своей спиной буду принимать удары двери от ног нетерпеливых пассажиров. Ведь я немного передремал.
Но,
