что вспомнила… Эти слова бросил мне вслед Трипп, когда я торопливо садилась в свой крошечный «Чеви Малибу», по самую крышу набитый барахлом, которое мне удалось скопить за первые восемнадцать лет моей жизни. Бутси, мама и Томми остались в доме, не желая мириться с моим отъездом. Трипп был единственным, кто провожал меня в тот день – но лучше бы не провожал. Эти последние слова он сказал очень негромко, словно заранее знал, что его спокойный, тихий голос с южным акцентом будет звучать у меня в ушах гораздо дольше, чем любые крики и проклятия, которыми родные осыпа́ли меня, словно камнями.
Поднявшись, Трипп шагнул к двери.
– Не знаю, как долго ты собираешься пробыть в наших краях, но я бы попросил тебя задержаться. У меня могут возникнуть к тебе кое-какие вопросы, да и у шерифа тоже – ему ведь еще отчет писать. Я знаю, в кино все выглядит иначе, но в реальной жизни коронер, как правило, занимается только вскрытиями и бумажной работой. К самому расследованию нас обычно не привлекают. – Он немного помолчал и добавил: – Кроме того, тебе стоило бы помириться с братом. Твоя мама уже легла, но Томми все еще торчит у себя в мастерской и пытается спасти что можно.
Откинувшись головой на спинку кровати, я думала о том, как лучше ответить на его вопрос, но так ничего и не придумала. Трипп открыл дверь и шагнул в коридор – и только тогда я выкрикнула ему вслед:
– Я вернулась, потому что мне больше некуда было идти!
Трипп на мгновение замер. Рука его легла на дверную ручку.
– Мне очень жаль это слышать, – сказал он, не оборачиваясь, потом осторожно прикрыл дверь. Замок тихо щелкнул, и я осталась одна.
Некоторое время я полулежала в постели, потом села и повернулась к книжным полкам, которые Бутси развесила по стенам, чтобы разместить все призы, завоеванные мною на конкурсах красоты, все мои грамоты, медальки и красивые безделушки, которые мне вручали за школьные сочинения и эссе. Когда-то я мечтала стать актрисой, сценаристкой или, на худой конец, дикторшей, которая зачитывает по телику прогноз погоды, и в моей жизни было время, когда я действительно верила, что мои мечты могут осуществиться.
Спустив ноги на пол, я встала и отправилась бродить по дому. Я проходила по знакомым с детства комнатам и коридорам, и мне казалось, что за время моего отсутствия стены стали выше и как-то строже.
И все-таки дом меня узнал, узнал и был рад моему возвращению.
Спустившись на первый этаж по музыкально поскрипывавшей лестнице, я ненадолго замерла у нижних ступеней. Здесь на оштукатуренной в незапамятные времена стене было одно голое место, которое не закрашивали и не заклеивали обоями. И я знала, что оно не будет закрашено или заклеено никогда, подобно тому, как никогда не будут замазаны выщербины и сколы на стенах и колоннах самых старых домов Виксберга, оставленные снарядами, выпущенными по городу артиллерией янки. Владельцы этих домов гордились оставленными войной шрамами; для них это была живая история, которая никогда не кончается. И точно так же для поколений женщин, живших в нелепой желтой
