машинально, еще не переключившись после общения с Настей. Однако стажерка восприняла это естественно.
– Да я и не… – Она запнулась, глядя в бело-синюю фарфоровую чашку, которую повар достал специально для нее. Чашка была огромной, как бадья, а для крохотной Александры и вовсе смотрелась немецкой пивной кружкой. Из тех, которые достают на Октоберфест.
– Что? – приподнял брови Николай.
– Все-таки я испугалась. И за Анастасию Егоровну, и за себя…
– За себя?
– Да. Эгоистично, конечно, но… Ведь если с наставницей что-то случится, я приму ее дела… А я не готова. – Девушка вскинула голову. – Наломаю дров и испорчу все, что она успела сделать.
– Хм… – протянул Дронов, отпивая чай. – А скажи, чего ты испугалась больше – что Настя может умереть или что тебе придется заняться ее работой? Только честно.
– Честно? – Саша вздохнула. – Больше боялась за Анастасию Егоровну.
– Ну, значит, принять дела ты вполне готова, не так уж тебя это и пугает, как сама думаешь, – заключил капитан. Вывод был, если уж начистоту, сомнительным, однако поддержать стажерку казалось Дронову важнее, чем соблюсти логику.
– Пожалуй. – Впервые за день Саша улыбнулась. Сделала большой глоток из чашки. – А с ней точно все будет хорошо?
– Конечно. При ранении в бедро всегда есть риск повреждения бедренной артерии и смерти от кровотечения, но Насте повезло, и теперь волноваться не о чем. Рана в мягкие ткани – пустяк. Я уже говорил – через несколько месяцев будет в порядке.
Допив чай, они разошлись. Саша отправилась заниматься какими-то бумажными делами в канцелярии, Дронов – навестить своих людей в казарме. Там его ждали – все подотчетные ему унтеры и поручики во главе с Горшковым. Капитана молча проводили за стол в комнатке отдыха и налили коньяку. Тут запоздало он вспомнил, что именно на этот день назначены неофициальные поминки по убитым в бою драгунам, однако первый тост Остап Кириллович предложил поднять за выздоровление сыскного агента. Хотя сотрудников Третьей канцелярии в военных кругах традиционно не любили, в роте Дронова многие знали Настю по ее прошлому приезду. Тост был поддержан…
К стыду своему, Николай умудрился заснуть после третьей рюмки – сказались бессонная ночь, ушибленная голова и потрепанные нервы. Последнее, что он помнил, отключаясь, – гулкий голос поручика Горшкова: «Ничего, ничего, перед начальством мы прикроем…»
Проснулся Дронов в казарме, на чьей-то незастеленной койке. Голова, как ни странно, не болела, да и вообще наблюдалась приятная ясность сознания – сон, без сомнений, пошел на пользу. Дежурный по казарме радостно проинформировал его, что господин капитан изволили спать полдня и всю ночь, так что на дворе уже утро, и рота завтракает. Николай поблагодарил солдата за заботу и, немного подумав, направился в госпиталь. Он собирался проведать Настю, но в палате ее не оказалось. Пойманный капитаном врач прожег
