трупообразный призрак. – Ш прибытием. Добро пожаловать на мое кладбище.
– А… спасибо, – неуверенно кивнул Данилюк. – С кем имею честь?
– Демьян Федорович, – представился трупообразный.
– А меня просто Прокопом величай, – сказал карлик.
– Ага. Очень приятно. А… что значит, на ваше кладбище? Вы тут… директор, что ли?
– Не директор он, а Хозяин, – поднял палец Прокоп. – Хозяин Кладбища. Есть такая профессия.
– Ого, – только и сказал Данилюк.
Оказалось, что Хозяин Кладбища – это действительно дух… но не призрак. Все призраки – духи, но не все духи – призраки. И Хозяин Кладбища – это такой особый дух, которым обычно становится самый первый, кто здесь похоронен. Как вот Демьян Федорович – его тут прикопали в конце двадцатых, еще до официального открытия собственно кладбища.
Ну а Прокоп тоже оказался духом – и тоже не призраком. Домовым он оказался.
Данилюк особо даже не удивился, услышав, что домовые, водяные и лешие – тоже не сказка и нормально себе существуют бок о бок с людьми.
– Я тут вообще-то редко бываю, – сказал Прокоп. – Моя высотка-то далеко отсюда, аж на Ташкентской. Это я так, в гости зашел, покалякать о всяком.
– На кладбище?.. В гости?..
– Ну а что? На кладбище тоже наши живут. Тут двор ухоженный, соседи спокойные…
– А ты, жначит, по матушке иж Некрашовых будешь, – задумчиво молвил Хозяин Кладбища. – К родне в могилку, жначит. У меня тут ваших-то уж немало лежит, оно конечно. Так-то мешто-то уж на Городшком кончилошя почти, у меня теперь редко новые поштояльцы. Ошобенно такие, чтобы шами швое тело-то шопровождали. Ну что, Лешка, выпьем жа упокой твоей души-то?
Демьян Федорович деловито цапнул с могильной плиты рюмку водки. Данилюк аж выпучил на это глаза – привык уже, что призраки не могут ни до чего дотрагиваться.
Но Хозяин Кладбища был не призраком. Он преспокойно выжрал водку и закусил конфетками. Было откровенно жутко смотреть, как их перемалывают зубы голого черепа.
– Вообще-то это мне поставили, – слабо запротестовал Данилюк.
– Нет, паренек, шалишь, – хмыкнул Демьян Федорович. – Это мне поштавили. Как Хожяину Кладбища, подношение. Чтоб я, жначит, жа могилой твоей приглядывал, да коштей твоих не ворошил.
– Да ничего подобного! – возмутился Данилюк. – Это покойному!
– Жабыли люди ижначальный-то шмышл подношений. Ты вообще думаешь, кто вшу эту водку выпивает?
– Я думал, бомжи.
– Иногда и они, конечно. Мне-то одному много не надо. Но вообще-то это мое. По жакону. По традициям.
Данилюк смолчал. Честно говоря, он понятия не имел, в чем смысл этой традиции – оставлять покойному водку и конфеты, – но был уверен, что это все-таки предназначено ему. А не какому-то кладбищенскому упырю.
Даже обидно слегка.
– Да ты не рашштраивайша,
