запах коня, а не подает голос. Видит: человек родной, топчется на месте. Ему хочется броситься и сомневается он, не ошибается ли, это тот ли молодой его хозяин, который однажды уехал на лодке и, отплывая, скомандовал: «Домой». И пес убежал домой, вернулся уж главный хозяин дома, а молодого все нет и нет. А тут он на другом, не родного двора запаха коне появляется. Пес заскулил, залаял, но радостно, Кержак с коня спрыгнул и сразу к псу, тот наскочил и давай его лизать в лицо, руки, а хозяин трепал его по голове, по ушам и тоже поцеловал в морду. Из дома выбежала старшенькая сестренка, братишка, который уже подрос. Когда уходил, он совсем был малец. Еще сестренка, а за ними вышел и отец. Увидев Евдокима, и у него, человека мужественного, по щекам покатились слезы. Они обнялись, выбежала мать и тоже в слезы. На радостях начала причитать.
А тем временем, пока Кержак с Данилой отъедались и отсыпались в тепле домашнем, жители Лыскова и Мурашкина вспомнили обиды людей, которые попрятались за стенами монастыря: приказчика, ярыжки, да и к монахам имелись обиды за корыстолюбие при сборах за переправу, за торговое место. Может, это был лишь повод, мужичкам просто захотелось поживиться, раз уж они теперь стали вольными людьми, да и пришлым казачкам по привычке хотелось подуванить. А тут лысковские мужики порассказали, какие богатства могут быть в монастыре. Не все же на строительство стен да храмов идет от сборов с ярмарочной торговли, что-то и остается. Уговорили мужики и казаки Максима Осипова, или «царевича Алексея», кому, как милее было принимать своего атамана взять богатый монастырь.
Шел октябрь, вплавь Волгу не поплывешь, начала ватага вольницы переправляться на лодках да плотах на левый берег, накапливаться и подступила к Желтоводскому-Макарьеву монастырю. Из ближайших деревень мужики и бабы с ребятишками, боясь непредсказуемости восставшего люда, грабежа и разбоя, попрятались за стенами, в монастыре также много было богомольцев, все пошли на стены. По выработанной тактике, атаман Максим Осипов сначала послал в монастырь переговорщиков о сдаче с миром. Их схватили, игумен отказался вести переговоры. Вольница начала собирать лестницы, бревна, сухой лес. Дошел слух о готовящемся штурме монастыря и до лесной деревни, Кержак с Данилой без сборов прыгнули на коней и рванули к Волге. Еще издали в лесу был слышен пушечный гул, виден дым пожара, уже ближе слышались оружейные хлопки. Осада стен монастыря шла полным ходом, на лезущих по лестницам мужиков со стен лили горячей смолой, кидали камни, стреляли. Кержак в огромной толпе людей с трудом нашел Максима Осипова и стал его убеждать остановить штурм:
– Монастырь – святое место, это оттолкнет народ от восставших, разве атаман Степан Тимофеевич позволяет разорять монастыри? Наш путь на Москву, останови безумие! – Кричал среди выстрелов Кержак.
– Здесь я атаман, – громко и дерзко ответил ему Осипов и тише важно добавил, – я царевич!
– Ты царевич? – Переспросил в лицо Кержак. – Иди на Москву и добывай свой престол, коли ты царевич, а не здесь с
