привозят вести с берегов и из портов Шотландии и Голландии. Почему также не прислал он за своим сундуком, оставленным в Ярлсхофе? И в конце концов Мордонт находил, что было бы простой вежливостью со стороны чужеземца подать какую-либо весть о себе – хотя бы в знак того, что он помнит своего юного спасителя.
Ко всем этим мыслям присоединялась другая, еще более неприятная и еще труднее объяснимая. До появления Кливленда не проходило и недели без того, чтобы Мордонт не получал из Боро-Уестры дружеского привета или какого-либо знака внимания, и не было недостатка в предлогах для такого постоянного общения: то Минне требовались слова какой-нибудь древней норвежской баллады, то ей нужны были для пополнения одной из многочисленных коллекций птичьи перья, или яйца, или раковины, или образцы каких-либо редких водорослей. То Бренда посылала загадку с предложением разгадать ее или песню с требованием ее выучить. А то добрый старый юдаллер в коряво начертанной записке, которая смело могла бы сойти за древнюю руническую надпись, передавал сердечный привет своему милому юному другу, с прибавлением какого-нибудь лакомства и с убедительной просьбой явиться в Боро-Уестру как можно скорей и пробыть там как можно дольше. Эти любезные знаки внимания часто доставлялись особым гонцом, а кроме того, не было никого, совершавшего путь из Боро-Уестры в Ярлсхоф сушей или морем, кто бы не принес Мордонту дружеского приветствия от юдаллера и его домашних. Однако в последнее время подобные случаи начали становиться все более и более редкими, и вот уже несколько недель, как в Ярлсхофе не было получено из Боро-Уестры ни единой весточки. Мордонт прекрасно видел и чувствовал происходящую перемену, и она его чрезвычайно угнетала. Желая узнать, если это возможно, причину подобного отчуждения, он начал, насколько позволяли ему гордость и осторожность, расспрашивать Брайса, какие тот принес новости, стараясь в то же время сохранить вид полнейшего равнодушия.
– Как же, как же, большие новости, – ответил коробейник, – да еще как много новостей! Эта твердолобая деревенщина, новый наш управляющий, хочет изменить все наши бисмары и лиспанды[101], а достойный наш фоуд Магнус Троил поклялся, что скорей спустит Триптолемуса Йеллоули с вершины Брассы-Крэга, чем сменит их на какие-то там безмены или еще на что другое.
– И это все? – осведомился Мордонт весьма безучастным тоном.
– Все? Неужто вам еще мало? – спросил коробейник. – А по мне, так более чем достаточно. Да вы подумайте только: как же людям тогда покупать и продавать, когда для каждой вещи будет новая мера?
– Да, это правда, – согласился Мордонт, – но скажите-ка, не появились ли у наших берегов какие-нибудь чужеземные суда?
– Как же, как же, целых шесть голландских рыболовных посудин из Брассы, да еще, довелось мне слышать, галиот с высокой кормой и гафельным гротом зашел в бухту Скеллоуэй; надо думать, что из Норвегии.
– А
Меры веса норвежского происхождения, до сих пор еще распространенные на Шетлендских островах.
