а третий, Паркинсон, успел прыгнуть на Поля, и огненная струя ударила в потолок. Потом Поль перерезал себе вены.
Довольно обычная история. Банальная, можно сказать.
Роберт перестал изучать потолок и перевел взгляд на голую стену. Вот сегодня ему шестнадцать, а кто знает об этом? Отец? Роберт скривился. Отец вряд ли помнит, как зовут его сына! Мама, наверное, знала бы, но мама умерла, когда ему было семь. Паркинсон до сих пор твердит, что у нее разгерметизировался скафандр, когда она вышла на поверхность, но в такие сказки он в семь лет уже не верил.
Просто один из способов самоубийства.
Шестнадцать… По какому же это календарю? По земному, конечно, но ведь они-то не на Земле, а он и вообще никогда там не был. И не будет… Условность. Дань тому, что больше не вернется.
Вот Гедда могла бы все-таки припомнить, какой у него день… Да что толку! Скотина Жopж наверняка затащил ее к себе, дабы отойти от недавнего страха – они ведь чуть не попались на марсианской трассе…
Роберт сжал кулаки и рывком поднялся.
«Ты мне ответишь, Скотина Жорж, придет время! За все ответишь!»
Роберт мерил шагами каморку от кровати до стены и обратно. Каморка была тесной, как и положено каморке: кровать, кресло, откидной стол, стенной шкаф. А за стенами, справа и слева, вверху и внизу тянулись ряды таких же каморок. И все это вместе взятое – каморки, коридоры, лаборатории, энергетические и регенерационные отсеки, шлюзовые камеры, кинозалы, бары, ремонтные мастерские, арсенал, медицинский центр, блок гравитаторов, радиоузел и многое-многое другое, сразу и не перечислить, не вспомнить, называлось Базой и было расположено глубоко под поверхностью очень далекого от Земли астероида. Астероида 1993UA. А наверху находилась обсерватория, замаскированная под угловатую черную скалу, тщательно спрятанные ракетные установки и шахты для запуска космических ботов. На этих ботах Скотина Жорж и другие совершали налеты на автоматические ремонтные станции, крушили там оборудование, а на обратном пути, если удавалось, обстреливали торпедами грузовики и пассажирские лайнеры.
Рудовоз «Мюнхен»… Это уже на памяти Роберта. Лайнер «Октябрь». Тогда ответный удар энергоизлучателей распылил на атомы Дика Редстоу, Билла Парка и еше пятерых отчаянных ребят. Вместе с ботом. «Подожди, Бобби, вот подрастешь и будешь ходить с нами, – говаривал ему Дик Редстоу и учил обращаться с плазмометом. – Отчаянные парни нам очень нужны, сам понимаешь!»
И вот ему шестнадцать, а то, что было Диком, витает где-то в космосе и до конца света не примет уже человеческого образа. Лиз до сих пор хлещет, не переставая, запершись в своей каморке, а когда у нее кончаются запасы спиртного, ползет на четвереньках к бару, и ее черные волосы свисают до самого пола, закрывая лицо…
Да… Невесело это – торчать в свой день рождения в опостылевшей каморке и знать, что никто не придет и никуда не позовет. Каждый сам по себе. К тому же сегодня хоронят старика Питерса.
Стоп, сколько же ему было лет – девяносто или сто? Старик Питерс. Один из тех немногих, кто видел Землю и помнил ее, потому что когда-то она была его домом.
Роберт внезапно остановился и с ненавистью посмотрел на смятую постель.
«Постель… Гедда и Скотина Жорж. Свинья, провонявшая перегаром! Ладно, может быть, Паркинсон не успел еще добраться до последней стадии…»
Он толкнул ногой дверь и вышел в коридор, как всегда невольно поежившись, потому что коридор был холодным, длинным и темным. Он изгибался змеей, опоясывая этот ярус Базы. Под потолком через равные промежутки тускло светили синие огни. Роберт шел, засунув руки в карманы комбинезона, мимо бледных овальных дверей подсобных помещений, и его тяжелые ботинки гулко грохотали в мертвенно-синем полумраке.
Далеко-далеко раздался чей-то пьяный гогот и мгновение спустя – женский визг.
«Крысы в норах! – Роберт злобно передернул плечами. – А соберутся вместе – того и гляди глотки друг другу перережут. Бесятся, потому что осточертело все до крайности… Так вот все и передохнем!»
До каморки Паркинсона было еще порядочно, но Роберт уже услышал его хриплый смех. Значит, до последней стадии не дошло – Паркинсон еще в состоянии смеяться! Роберт приободрился и зашагал быстрее.
Дверь в каморку была приоткрыта. Паркинсон сидел за столом, уронив голову на руки, так что его нечесаные длинные волосы упали в тарелку с закуской. Угловатые плечи Паркинсона тряслись от смеха.
– Паркинсон, к тебе можно? – спросил Роберт и вошел.
Каморка Паркинсона была копией его собственной, с той лишь разницей, что в ней валялись пустые бутылки и на стене косо висела большая объемная фотография – усталое женское лицо, еще совсем не старое, но с такой безнадежностью в чуть прищуренных глазах, что оно всегда казалось Роберту лицом дряхлой старухи, которая ждет смерти, как
