моя милая мама немножко благоговела перед пылким, талантливым и деятельным братом. Ей также была свойственна задумчивая мечтательность, которая делала ее прекрасной в моих глазах, впрочем, и в действительности она была на редкость хороша собой. Особенно запечатлелся в моей памяти нежный цвет ее лица и глаз, синих, как темные васильки; она не была очень мужественна и находила большую поддержку в религии. Ее прелестный нежный рот всегда сохранял удивительно ласковое выражение; я никогда не видал ее сердитой: всегда кроткой, ласковой, улыбающейся.
Итак, мы были идеальной семьей: Гарри – высокий, светлый, привлекательный, я сам – темный, мечтательный, молчаливый, и между нами, связывая нас узами любви и дружбы, – наша ласковая, нежная мама.
Глава II
Так ясно и безмятежно протекали дни моей юности. Я оставался все тем же мечтателем и лентяем. Целые дни я бродил с ружьем по болоту, удил форелей в пенистых водах ручья или жадно читал в библиотеке. Я поглощал большей частью рассказы о путешествиях и различных приключениях. Стивенсон покорил мое воображение. Я твердо решил в будущем отправиться на поиски дальних островов, и с этой минуты жизнь моя совершенно изменилась. Девственные прерии манили меня. Шелест гигантских пиний отдавался в моем сердце, но сильнее всего было влечение к тем блаженным островам, где нет забот, где все полно солнечного света и песнопений, где цветет вечное лето.
В то время маме пришлось, наверно, немало беспокоиться о моем будущем. Гарри был теперь молодым хозяином, я же оставался по-прежнему лентяем, бездельником, обузой в хозяйстве. Наконец, я сказал ей, что хотел бы уехать за границу и этим как будто сразу разрешил большое затруднение. Мы вспомнили о двоюродном брате, очень успешно занимавшемся разведением овец в долине Саскачевана. Было решено, что я поселюсь у него в качестве ученика и, подучившись, обзаведусь собственным хозяйством. Можно легко представить себе, что, соглашаясь на эти условия, я твердо решил в душе взять судьбу в собственные руки, как только доберусь до Нового Света.
Мне всегда будет помниться пасмурный день в Глазго и туманный ландшафт, мелькавший сквозь залитые дождем стекла вагона. Я находился в необыкновенно приподнятом состоянии. Большой дымный город наполнил меня изумлением, близким к страху.
Я никогда не представлял себе такой толпы, таких домов, такой сутолоки. Мы втроем – мама, Гарри и я – блуждали по улицам и дивились в течение трех дней. Люди оглядывали нас с любопытством, порой с восхищением, ибо наши щеки пылали деревенским здоровьем, а глаза были ясны, как июньские небеса. Особенно Гарри – высокий, белокурый, красивый – всюду привлекал любопытные взгляды. Когда же приблизился час моего отъезда, уныние охватило нас.
Не буду останавливаться на нашем прощании. Если я и предался малодушному горю, нужно помнить, что я до тех пор никогда не покидал еще дома. К тому же я был еще юн, и эти двое были все для меня. Мама отказалась от
