как бы подвижными под переменчивым светом лампы.
Занавес делил комнату на две части, но Присцилла не любила проводить ночь рядом с братом. Марк содержал в себе признаки вырождения. Его развитие шло чрезвычайно медленно. Он часто смеялся идиотским беспричинным смехом. С возрастом его уши стали чрезмерно оттопыренными, наподобие веера, нос сделался слишком длинным, губы толстыми, и весь он, со своей немного сутулой спиной и огромными кистями рук напоминал животное. Его сестра возбуждала в нем болезненное физическое влечение. Он не мог находиться возле нее без того, что не обнимать ее за шею, щупать ее руки, ласкать кожу. Иногда она была вынуждена его ударить, чтобы он оставил ее в покое. Таким образом, в этой комнате, где Марку было страшнее, чем ей, она боялась, что он придет к ней спать. Она разговаривала с ним, чтобы его успокоить, и долго смотрела на его тень с ушами, похожими на два смешных крыла, которую он отбрасывал на занавеси, сидя на своем ложе.
Но на следующий вечер Присцилла наслаждалась тем великим волнением красоты, которое вызывает в детях великолепие природы, когда это волнение примешивается к страху.
Делали привал недалеко от пруда, в глубине песчаного ущелья, возле нескольких карликовых пальм. Рабы бегали взад и вперед, чтобы разложить огонь, разбить шатры и напоить верблюдов. Солдаты растягивались на земле, и, когда луна появлялась на небе, ее маленькие золотистые блики плясали на их блестящих доспехах. Некоторые из них метали дротики, чтобы развлечь детей. Наконец составляли большой круг и приступали к ужину.
Тогда при свете огня, как призрак, вышедший из тьмы, появлялся старый анахорет с длинной, до пят, седой бородой. Он поднимал маленький деревянный крест и благословлял всех, даже тех солдат, которые не были христианами, но и они преклоняли колена, как и все остальные. Потом он садился и не отказывался принять участие в еде, питье и шутках. Он пристально глядел на Присциллу своими необычайно умными, смеющимися и добрыми глазами и рассказывал, держа над огнем свои морщинистые руки, дивные сказания о чудесах. Затем он оставлял лагерь и исчезал, словно возвращаясь в другой мир. При этом однажды раздалось рычание льва, и когда Присцилла выразила тревогу за старика, ей объяснили, к ее великому восхищению, что для того, чтобы дикие звери пустыни начинали лизать ноги пустынников, тем надо только протянуть средний палец, оставляя другие сжатыми, и прошептать имя Христа.
Поздно ночью кто-нибудь из солдат, родом с севера, затягивал песню, протяжную и печальную, от которой в воображении вставали широкие реки среди сосновых лесов, селения, косо освещенные низким солнцем, и дым, стелющийся над снежными долинами. И Присцилла засыпала под эту песнь с сердцем, сладостно охваченным тревогой, сжимая в каждой руке по горсти горячего песку земли Египетской.
Не без боязни дворецкий Лонгиниан и солдаты каравана приближались к монастырю. Они издали рассматривали его ужасный каменный силуэт, вырисовывающийся
