он как будто не видел никакой разницы между той и другой – обе такие прелестные… Но вот теперь на одну смотрел – и чувствовал себя счастливым.
«Да! – думал Лесюёр, приложив к голове руку. – Она теперь спокойна, сердце ее чуждо всяких страстей. Но придет пора – она полюбит, сильно полюбит, в этом я уверен. О, будет ли тот, кого полюбит, чувствовать свое счастье?.. Без сомнения, ее не предназначают быть монахиней, она только воспитывается в монастыре и по окончании курса учения выйдет в свет. Как муж будет гордиться ею – вот счастливец… С какой радостью придет к ней после работы, оставив краски и кисти в мастерской…» Тут он очнулся и нить его мечтаний прервалась, – сам того не замечая, стал представлять себя мужем хорошенькой монастырки. Через несколько минут снова глянул во двор – уже никого… Колокольчик прозвонил пансионеркам, и они вернулись к своим занятиям, а Лесюёр так замечтался, что не слышал звонка. Успокоившись в своих чувствах, снова принялся за работу – в этот день она мало продвинулась вперед.
На следующий день, равно как и всю неделю, Лесюёр был особенно внимателен к звонку, возвещавшему пансионеркам об отдыхе после учения. А вечером возвращался в свою уютную квартиру и садился ужинать вместе с Магдалиной Кормье; мать-кормилица, видя его рассеянность, задумчивость и озабоченный вид, очень этим огорчалась. Не только она, даже соседки, приходившие к ней потолковать о том о сем, заметили перемену в молодом художнике. Да, Лесюёр стал не тот – сердце его неспокойно, мысли заняты одной мечтой! Прежде он равнодушно смотрел на женщин, для него существовали лишь чистые, идеальные создания, нарисованные детским воображением; теперь их место заняла реальная девушка, и все грезы слились для него в одну… Несмотря, однако, на свою рассеянность и постоянные отвлечения, когда он наблюдал прогулку пансионерок по монастырскому двору, работа продвигалась: овал и верхняя часть образа, представляющая небо, окончены; в самом образе оставались незавершенными только лицо и руки Святой Девы Марии.
Вуэ пришел к Лесюёру в часовню и остался чрезвычайно доволен его работой: восхищался расположением теней и света, особенно отделкой главных частей образа. После Вуэ посетила Лесюёра настоятельница Елена-Анжелика Люилье и осыпала похвалами художника, его талант. Он объявил ей тогда, что для успешного окончания работы ему непременно нужно иметь возле себя натурщицу, с тем чтобы писать лицо и руки.
– Если кисть для раскрашивания телесным цветом уже приготовлена, стало быть, пора рисовать с натуры, – пояснил он.
Вот и хотел поговорить как раз с настоятельницей – каким образом ввести в монастырь натурщицу.
Но ей прежде всего надо знать, какого рода женщиной располагают таким образом господа живописцы. Лесюёр ясно ей растолковал: это для него возможно – за деньги всегда достает одушевленную модель. Почтенная монахиня с изумлением отступила, закрыла лицо обеими руками, зажмурив
