надоело сидеть на одном месте и он переселился на юг. А в общем никто не знал истины.
Мэ Куи пришла в ужас. Охваченная безотчетным страхом и угрызениями совести, она чуть не призналась мадам Лиу в своих проделках, но боязнь упреков ее удержала, и она все откладывала неприятную беседу. А потом настал день свадьбы, новые хлопоты, и неловко было расстраивать невесту. Да и сама Мэ Куи понемногу успокоилась. Она решила, что Чу покончил жизнь самоубийством и, не жалея о своей проделке, думала об одном: как бы лучше нарядиться в день свадьбы своей барышни.
Впрочем, не одна Мэ Куи забыла о Красном Пауке. И когда Лиу Сиу села в свадебный паланкин и ее унесли в дом будущего супруга, никто в городе Фун-Зи не вспоминал его нескладную фигуру.
Только уличные мальчишки нарисовали на забитых ставнях мясной огромного красного паука. И хотя дождь понемногу смыл это отвратительное изображение, Мэ Куи невольно вздрагивала от страха, выходя из калитки мадам Лиу.
Глава IX
В тюрьме
Палач исчез. Тяжело захлопнулась дверь, брякнули ржавые засовы – и Лиу Сиу осталась одна. Она сжалась на грубой циновке и просидела несколько часов не шевелясь. Напрасно силилась она собраться с мыслями. Странная пустота была в ее мозгу, и ей казалось, что она сходит с ума.
Потом, когда прошло оцепенение и она отдала себе отчет в своем положении, все ее помыслы обратились к матери. Как ей будет больно, когда она узнает, что та, чье счастье она создавала с такою нежною радостью, обвиняется в ужасном, зверском преступлении…
Потом она вспомнила прошлое, свою девичью комнатку на улице Златокузней, веселую Мэ Куи, цветы на окошке, рукоделия, бедного И Тэ, которого так безжалостно обвиняет префект, – и горькие слезы потекли из ее глаз.
Зато таинственные и страшные события брачной ночи она никак не могла припомнить. Мелькало что-то смутное, обрывчатое. Она не верила, что это правда, и, закрывая глаза, молила Будду избавить ее от этого ужасного кошмара.
Но, открывая глаза, она снова видела стены тюрьмы, и кошмар становился действительностью.
Настала ночь, а с нею – новые ужасы, не похожие на дневные.
Одна. Одна в проклятом месте, во власти палача, о котором она не могла вспомнить без дрожи отвращения.
Дрожащий свет факелов, освещавших двор тюрьмы, едва пробивался сквозь узкое окошечко. Она дрожала от голода и холода и все же не решалась притронуться к рисовой лепешке и кружке воды, которые бросились ей в глаза у двери камеры.
Ей казалось, что достаточно протянуть руку, чтобы раздавить кишащую массу грязных насекомых, густо обсевших стены. Ей казалось, что она слышит шорох их бесчисленных лапок.
А стоны осужденных доносились со двора, напоминая ей о том, что здесь страдание не знает передышки.
Ночь длилась бесконечно долго, а Лиу Сиу не сомкнула глаз. И если бы на рассвете ее заставили взглянуть на себя в зеркало, она, конечно, не узнала бы себя.
Волосы
