живописная манера исполнены решимости. Все та же чисто сицилийская традиция трезво смотреть на вещи – никакой сентиментальности или лести.
– Сумка на стуле ваша?
Я скашиваю взгляд. Вооруженный охранник хмуро указывает на стул.
– Да, моя.
– А стул не ваш!
– Да, знаю. Я поставил сумку на стул, потому что там никто не сидел. Сейчас сниму.
Я беру сумку, отхожу на шаг влево, назад к картине, ставлю сумку между ног на пол и возвращаюсь к своему рисунку.
– Нельзя ставить сумку на пол.
– Можете ее обыскать – вот бумажник, вот рисовальные принадлежности, больше ничего.
Я стою с раскрытой сумкой в руках. Он отворачивается.
Я снова ставлю сумку на пол и принимаюсь за рисование. Тело на кресте при всей своей физической осязаемости очень тонкое. Тоньше, чем я думал, пока не начал его рисовать.
– Я делаю вам предупреждение. Сумка не должна стоять на полу.
– Я пришел сюда срисовать эту картину, потому что сегодня Страстная пятница.
– Это запрещено.
Я продолжаю рисовать.
– Если вы будете упорствовать, – говорит охранник, – то я позову начальника.
Я держу рисунок так, чтобы он мог его видеть.
Ему за сорок. Коренастый. С маленькими глазками. Или глаза просто кажутся маленькими, потому что смотрят исподлобья.
– Десять минут, – прошу я, – десять минут, и я закончу.
– Значит, я вызываю начальника.
– Послушайте, – говорю я, – если очень надо позвонить, позвоните кому-нибудь из сотрудников музея. Может быть, нам повезет и они скажут, что все в порядке.
– А при чем тут сотрудники? – цедит он сквозь зубы. – Мы от них не зависим. Наше дело – обеспечивать безопасность.
Безопасность, мать твою! Но вслух я этого не говорю.
Он принимается медленно вышагивать туда-обратно, как часовой. Я рисую – теперь ноги Христа.
– Считаю до шести, – произносит он. – А потом звоню.
Он подносит мобильник ко рту:
– Раз!
Лизнув палец, я пытаюсь добиться серого тона.
– Два!
Я пальцем размазываю чернила по бумаге, чтобы зачернить то место, где в ладонь вбит гвоздь.
– Три!
Теперь другая ладонь.
– Четыре!
Он делает шаг ко мне:
– Пять! Повесьте сумку на плечо!
Я показываю ему свой немаленький альбом и объясняю, что не смогу рисовать с сумкой на плече.
– Сумку на плечо, я сказал!
Он хватает сумку и держит ее прямо перед моим лицом.
Я закрываю колпачок ручки, беру сумку и вслух произношу: «Мать твою!»
– Мать твою!
Он пучит глаза и трясет головой, расплываясь
