и придётся рисовать, или, как говорят художники, писать картины на публике, после каждого дня сдавая работы на ночь. Так что ты подготовься хорошенько, отдохни и морально настройся и покажи им, кто есть кто!
Дальше я плохо помню, всё было как в тумане. Страх не прошёл, наоборот, он просто тогда трансформировался в состояние, которого я не могу сейчас передать. В глазах стоял туман, голова закружилась, я села за стол и заплакала. Директор вскочил, дама побежала за водой, они вместе меня утешали и радовались тому, что смогли произвести на меня такое впечатление этой новостью. Но я-то понимала, что это была реакция не на поездку в Болгарию, о которой тогда мечтал чуть ли не каждый советский человек, это была реакция на признание моего таланта. Признание не просто учителей рисования или художников с набережной, которые просили, чтобы я для них рисовала пейзажи, а они их продавали под своим именем, потому что именно мои картины странным образом были самыми продаваемыми на нашей набережной. Даже из соседних посёлков приезжали ко мне с заказами. Платили мне мало, но на краски хватало. О деньгах я тогда не думала, так как все мысли мои были заняты только рисованием. А тут признание международного жюри! Да ещё и победа в конкурсе. В тот момент я впервые подумала о том, что смогу стать известной и знаменитой. До этого момента я никогда не задумывалась ни о заработке на живописи, ни, тем более, о какой-то известности. Мне было всё равно, я просто любила и хотела рисовать. Для меня было волшебством преображение чистого листа бумаги или холста в голубое море, в зелёные деревья, в букеты разноцветных хризантем, в оранжевый закат или в задорную улыбку или же, наоборот, в грустные глаза. Вот что было для меня важно. Но в один момент я захотела стать известной и знаменитой. Вот в тот самый момент во мне что-то сместилось, и я поняла, что стала совершенно другим человеком, и назад дороги уже не будет. И я сразу поняла, о какой одержимости говорил тогда психотерапевт. Но мне было всё равно.
Я рисовала с ещё большим вдохновением, дико уставала, спала по нескольку часов. И, если, раньше я не отбраковывала ни одной своей работы, то сейчас я начала много переделывать, находить изъяны, иногда я даже в порыве какого-то бешенства резала холсты и сжигала эскизы и наброски. Было лето, мама работала в санатории, папа тоже пропадал на работе, поэтому никому до меня не было дела. А я всё рисовала и рисовала. Качество работ росло, я это видела и сама, да и люди заказывали всё больше. И я начала подписывать свои работы. Перекупщикам и барыгам я сказала: «Продавайте кому хотите и за сколько хотите, но имя моё на картинах не зарисовывать и собой не подписывать, иначе просто перестану для вас рисовать…» И они продавали уже МОИ картины. Потом люди начали спрашивать именно меня, искали, заказывали у меня напрямую. У меня начали водиться приличные деньги, и я стала узнаваема в среде художников. Наверное, ещё и это усилило во мне уверенность, что до моего звёздного часа было совсем чуть-чуть. До лагеря в Болгарии оставалось совсем немного, а я просто валилась с ног от бессилия. Я смутно помню
