были особые, далеко идущие замыслы в отношении Хирварда, о которых он не хотел пока говорить иначе, как самыми отдаленными намеками.
После длительной паузы, в течение которой они успели дойти до казармы – мрачного укрепленного строения, предназначенного для варяжской гвардии, – начальник знаком приказал воину подойти поближе и доверительным тоном спросил его:
– Хирвард, друг мой, хотя и трудно предположить, что в присутствии императорской семьи ты обратил внимание на кого-либо, в чьих жилах не течет царская кровь или, как говорит Гомер, не струится божественная влага, заменяющая священным особам грубую жидкость, именуемую кровью, но, может быть, ты все-таки во время этой длительной аудиенции приметил человека необычной для придворных внешности и одетого иначе, чем остальные, человека, которого зовут Агеласт, а мы, царедворцы, кличем Слоном за его неукоснительное соблюдение правила, запрещающего кому бы то ни было садиться или отдыхать в присутствии императорской семьи?
– Я думаю, – ответил варяг, – что помню того, о ком ты говоришь. Лет ему семьдесят или даже больше, он высокого роста и толстый, большая лысина вполне возмещается длинной и кудрявой седой бородой, спадающей ему на грудь до самого полотенца, которым он подпоясан, тогда как остальные придворные носят шелковые пояса.
– Ты совершенно точно описал его, варяг, – сказал Ахилл. – А что еще в нем привлекло твое внимание?
– Его плащ сшит из грубой ткани, как у последнего простолюдина, но отличается безукоризненной чистотой, как будто этот человек хотел выставить напоказ свою бедность или презрительное равнодушие к одежде, не вызвав в то же время отвращения своей неопрятностью.
– Клянусь святой Софией, – воскликнул главный телохранитель, – ты меня поражаешь! Даже пророк Валаам был меньше удивлен, когда его ослица повернула к нему голову и заговорила с ним{78}. Что же еще ты можешь сказать об этом человеке? Я вижу, что люди, которые встречаются с тобой, должны опасаться твоей наблюдательности не меньше, чем алебарды.
– Если угодно твоей доблести, – ответил воин, – у нас, у англичан, есть не только руки, но и глаза, но мы позволяем себе говорить о том, что замечаем, только когда этого требует наш долг. Я не вслушивался в разговоры этого старика, но кое-что долетело до меня, и я понял, что он не прочь разыгрывать из себя, как мы это называем, шута или дурачка, а в его возрасте и при его внешности такое поведение, смею сказать, малопристойно и, скорее всего, говорит о том, что он преследует более далекие цели.
– Хирвард, ты сейчас говоришь, как ангел, спустившийся на землю, чтобы читать в сердцах смертных. На свете мало столь противоречивых людей, как этот Агеласт. Обладая разумом, который в былые времена равнял мудрецов этой страны с самими богами, Агеласт при этом еще и хитер, как старший Брут{79}, скрывавший свои таланты под личиной бездельника и шута. Он
