галсом они легко доберутся до Бордо. Хорнблауэр, дескать, рискует их жизнью. В затуманенном мозгу Хорнблауэра, помимо его воли, созревал перевод чего-то, что он хотел сказать раньше. Теперь он смог это высказать.
– Allez au diable[6], – произнес он, натягивая плотную шерстяную рубашку француза.
Когда он просунул голову в воротник, капитан продолжал возмущаться, да так громко, что у Хорнблауэра возникли новые опасения. Он отправил Мэтьюза к пленным, проверить, нет ли у них оружия. При обыске не обнаружилось ничего, кроме матросских ножей, но Хорнблауэр из предосторожности велел конфисковать и их. Одевшись, он занялся своими тремя пистолетами, перезарядил их и заново заправил порохом. С тремя пистолетами за поясом вид у него был пиратский, словно он еще не вышел из возраста детских игр. Однако Хорнблауэр чувствовал, что может прийти время, когда французы попытаются восстать, а три пистолета – не так уж много против двенадцати отчаявшихся людей, у которых под руками куча тяжелых предметов, вроде кофель-нагелей и тому подобного.
Мэтьюз ждал его с озабоченным видом.
– Сэр, – сказал он, – прошу прощения, но она мне не нравится. Она оседает и открывается, я точно уверен. Вы уж простите, сэр, что я так говорю.
Внизу Хорнблауэр слышал, что доски корабля все так же трещат и жалуются – швы на палубе расходились все шире. Напрашивалось простое объяснение: рис, разбухая, раздвинул корабельные швы под водой, так что пластырь устранил лишь малую течь. Вода продолжает поступать, груз пухнет, корабль раскрывается, как облетающий цветок. Корабли строятся, чтобы выдерживать удары извне, ничто в их конструкции не рассчитано на сопротивление внутреннему давлению. Швы будут расходиться все шире и шире, а вода проникать все дальше и дальше в груз.
– Смотрите сюда, сэр, – неожиданно сказал Мэтьюз.
В ярком дневном свете маленькая серая тень заскользила вдоль шпигата, потом еще и еще. Крысы! Что-то страшное творилось внизу, раз они вылезли средь бела дня, бросив уютные гнезда в обильной пище – грузе. Давление, наверное, огромное. Хорнблауэр почувствовал новый толчок под ногами – еще что-то разошлось. У него оставалась одна, последняя, карта.
– Я выброшу за борт груз, – сказал Хорнблауэр. Никогда в жизни не произносил он таких слов, только читал. – Приведите пленных и приступайте.
Задраенный люк заметно выгнулся наружу, клинья вышибло, одна планка с треском отлетела и встала торчком.
Когда французы подняли крышку, из люка полезло что-то коричневое: внутреннее давление выталкивало мешок с рисом.
– Цепляйте тали и тащите наверх, – сказал Хорнблауэр.
Мешок за мешком поднимался из трюма, иные рвались, обрушивая на палубу водопад риса, но это было неважно. Другие матросы тащили мешки к левому борту и сбрасывали в вечно голодное море. После трех первых мешков стало труднее: груз спрессовался намертво. Двоим пришлось спуститься, чтобы освобождать мешки с помощью рычага
Идите к черту (
