минутами раньше, в две склянки ночной вахты, Буш и Робертс по приказу капитана докладывались Бакленду в его каюте. Перемигнуться, сделать знак рукой, пошептаться было делом нескольких секунд – и вот они уже договорились встретиться. Абсолютно невероятно, чтобы лейтенантам королевского судна приходилось вести себя подобным образом из страха перед шпионами и соглядатаями, но это было необходимо. Они двинулись окольными путями и через разные люки. Хорнблауэр, которого Смит сменил на вахте, был уже здесь.
– Мы не должны тут надолго задерживаться, – прошептал Робертс.
Даже по шепоту, даже в темноте, чувствовалось, как он взволнован. Уж это, без сомнения, мятежная сходка, за которую их всех можно повесить.
– Что если мы объявим его не пригодным к командованию? – прошептал Бакленд. – Наденем на него наручники?
– Тогда нам придется действовать быстро и решительно, – сказал Хорнблауэр. – Иначе он позовет матросов, они могут его поддержать. И тогда…
Хорнблауэр мог не продолжать. Все присутствующие мысленно представили себя раскачивающимися на реях.
– Положим, мы будем действовать быстро и решительно, – согласился Бакленд. – Положим, мы наденем на него наручники. Что дальше?
– Тогда мы должны будем идти на Антигуа, – сказал Робертс.
– А там под трибунал, – произнес Буш, впервые заглядывая так далеко вперед.
– Да, – прошептал Бакленд.
В одном этом слоге слились волнение и отчаяние, безысходность и неверие.
– В том-то и дело, – прошептал Хорнблауэр. – Он даст показания. В суде все будет звучать иначе. Мы были наказаны, двухвахтное дежурство, не получали спиртного. Такое может случиться с каждым. Это не повод для мятежа.
– Но он портит матросов.
– Двойная порция рома. Время поштопать одежду, в суде это будет звучать совершенно нормально. Не наше дело – обсуждать методы капитана – так подумает суд.
– Но они его увидят.
– Он хитер. И он не буйнопомешанный. Он может говорить, у него на все найдутся объяснения. Вы его слышали. Он будет красноречив.
– Но он унижал нас перед матросами. Поручил Хоббсу за нами шпионить.
– Это будет лишним свидетельством того, в какой безвыходной ситуации он находился, окруженный такими преступниками, как мы. Если мы его арестуем, мы будем виновны, пока не докажем обратного. Любой трибунал примет сторону капитана. За мятеж вешают.
Хорнблауэр вложил в свою речь все сомнения, которые Буш чувствовал нутром, но не мог выразить словами.
– Верно, – пробормотал Буш.
– А как же Уэллард? – прошептал Робертс. – Вы слышали, как он кричал в последний раз?
– Он всего-навсего волонтер. Даже не мичман. Ни друзей. Ни родственников. Что скажут судьи, когда узнают, что капитан приказал раз шесть выпороть мальчишку? Они рассмеются. И мы бы посмеялись, если б не знали. Пойдет ему на пользу, скажут они, как пошло на пользу всем нам.
