Ведёт себя как начальник олигархофрендной направленности. Но он прав в главном: он, и получая удовлетворение от бызысходного акта, не теряет времени. А оно ведь тоже текучее и застойное. Там, где застоится, возникает пузырь, похожий на финансовый, который, лопаясь, образует камни. Время течёт, обтекая эти камни, и скоро начинает цеплять плодородную землю, размывает берега. Организм перестаёт мечтать, начиная думать о причинах возникшего в организме конфликта, о его последствиях. Ведёт себя одновременно как следователь и подследственный, забывая о красоте жизненного слога.
А ведь как он хорош, этот слог! Вот, сидишь в каких-то голубых бахилах (в них ты дурак дураком, весь такой неэстетичный и глупый) а вокруг звучит музыка, и женщины вокруг (а дамочки на высоких каблуках в голубых бахилах вообще похожи на коз в галстуках). Женщины разных возрастов: от шмакодявочек-девочек до почти заморских красавиц, озабоченных даванием эстетического образования своим чадам господствующим. Какое-то царство непримиримости.
Дети здесь малюют, дуют, горланят, красиво машут быстрорастущими конечностями. Космос какой-то, да и только. Если представить, сколько такого вертящегося, горланящего, дующего по всей стране происходит, да ещё в разных часовых поясах, проникаешься священным ужасом. Сакральная природа манящего и отталкивающего искусства стоит за всем этим. Вал всепоглощающий.
Колонна попарно идущих крошек, щебечущих и похожих на не торопящиеся весенние льдинки в Неве, прошествовала. Звучит Рахманинов романтический, ликующий и радостный и неповторимый. И это всё правильно.
Ребёнок, заглядывающий в дверь. Стоит любопытный и загадочный. И как иначе? Вот зашёл. Через минуту выскочил и бегом по коридору. Как букашечка на лугу, летящая по своим неотложным делам. Вот, вернулась букашечка с курткой в руках – мороз на улице, в кабинете холодно.
Рядом сидящие и ждущие стучат своими сердцами. Выстукивают своими ударными инструментами головоломные ритмические фигуры, а сами похожи со стороны на восковые изваяния. Но стоит заговорить с ними человеческим голосом, тут же оттаивают и оказываются, как правило, очаровательными людьми.
Это оттаявшее очарование тем и прекрасно, что приоткрывает случайному человеку, глядящему поверх голов, простые тайны, пусть порой и похожие на тремоло балалаечника. Но любой хорошо звучащий инструмент в руках маэстро может однажды потрясти и вывести на чистую воду душу, закопчённую, израненную, даже заплёванную и заколоченную.
О, эта чистая вода! Чистая-то она, чистая, но такая рябь стоит, такие глубины таит… И что в неё только не падает… Тут бы и применить к ней какой-нибудь закон термодинамики. Тут бы и закатать по баночкам этот компот неповторимый… Куда там! Вот увидит это безобразие Салтыков-Щедрин и убьёт букашечку. И не только букашечку, он и людей сопливых пришьёт за шиворот к истории. Мол, никакого коммунизма быть не должно, а широта человека измеряется выдающимся брюхом. Вот, это как бы ему баба из телеги выпала и стала надоедать своим присутствием,
