место, тем более что на первом курсе было тяжело, но оказалось, что людям, не склонным к авантюрному поведению (это я), советская власть не предоставляет возможности передумать, потому что отсрочка от армии дается один раз, неважно, с потерей года ты переходишь, без или еще как-нибудь. Так я доучился на химфаке – хотя диплом мне пришлось писать по педагогике, такой, сто страниц машинописного текста. Были две возможности как-то избежать, собственно, химии – эта и история химии. Теперь я думаю, что, может быть, надо было как раз ею и заняться, толку от этого было бы, возможно, и больше, – но первый раз историей науки я заинтересовался примерно год назад, а в тогдашнем химфаковском исполнении это было, конечно, очень скучно, чистая фактология.
Но понимаешь, как. Во-первых, это было хорошее образование – в том смысле, что нас научили быстро перерабатывать большие объемы неструктурированной информации в небольшие объемы структурированной. Это и вообще важное умение, а с появлением поисковиков оно сильно повысилось в цене – хотя я с его помощью жил и до того, когда работал копирайтером, – эта работа, в общем, ровно так и устроена. При этом я много читал гуманитарной литературы, но беспорядочно – и некоторые лакуны до сих пор не ликвидированы. Какие-то заполняются, а до каких-то не доходят руки.
ГОРАЛИК. Твоя дочь родилась, когда ты учился, верно?
ЛЬВОВСКИЙ. Когда мне было 20, ага.
ГОРАЛИК. Как вообще была устроена твоя жизнь, твоя повседневность в это время?
ЛЬВОВСКИЙ. Ну как может быть устроена повседневность у 20-летнего отца маленькой дочери, которая болеет стафилококком? При том что отец этот самый учится и еще пытается подрабатывать? Учитывая, что Маша родилась в феврале 1992 года.
ГОРАЛИК. Это времена, когда в магазинах вообще ничего не было?
ЛЬВОВСКИЙ. Все как раз примерно в этот момент появилось – потому что 1 января 1992 отпустили цены. А вот пока цены не отпустили… Когда жена моя была беременна, я, например, дрался в магазине за творог – а я вообще, нет, не дерусь, не очень умею. Ну и – мало ли чего не было, стиральной машины вот не было, например. Но когда тебе двадцать, это все тоже как-то… Вроде, с одной стороны, трудно, а с другой – ребенок, интересно же, здорово и вообще. Но да, как-то я еду в автобусе – а жили мы тогда в Дегунино, это такое совсем глуховатое место, неподалеку от Лианозова. Ближе всего было добираться электричкой с Савеловского вокзала, метро там нет – ну или от Петровско-Разумовской автобусом. И вот, значит, я еду в этом автобусе где-то между домом и Петровско-Разумовской. А дело происходит зимой, видимо, в январе 1993-го. За окнами темно – и я вдруг понимаю, что не понимаю, куда еду, – и какое вообще время суток. То ли это я еду из дома в университет и еще темно – а то ли уже темно и я возвращаюсь домой.
Подрабатывал я при этом репетиторством, были у меня на попечении три девочки в одном доме, почти ровно на другом конце города, на Красногвардейской, почти два часа добираться. Я туда приезжал и занимался с каждой по часу.
ГОРАЛИК.
