желала. Я убедила ее пойти со мной: девочка замерзла бы насмерть, если бы осталась в лесу. Когда мы пришли сюда, я хотела сразу позвонить вам, чтобы успокоить, но она сказала, что это ни к чему: вы, мол, даже не заметите ее исчезновения.
– Так и есть.
– Поэтому я позвонила вам только утром. Месье, как такое возможно, что вы не заметили отсутствия вашей дочери?
– Мы поужинали, и она поднялась в свою комнату, как обычно. Наверно, она вышла из дому, когда мы уже легли.
– Какой она была за ужином?
– По своему обыкновению, не произнесла ни слова, почти ничего не ела и выглядела неважно.
Гадалка вздохнула:
– И вас не тревожит, что ваша дочь в таком состоянии?
– Ей семнадцать лет.
– Этого объяснения вам достаточно?
Невиль нахмурился. По какому праву эта женщина учиняет ему допрос?
– Я догадываюсь, что мои вопросы вам неприятны, но это я нашла вашу дочь в лесу глубокой ночью. Представьте мое удивление. Когда я спросила, не назначено ли у нее любовное свидание, она так посмотрела на меня, будто изумилась.
– Правда, это не в ее духе.
– А что в ее духе?
– Не знаю. Она неразговорчивая девочка.
– Вы никогда не думали, что ей нужна психологическая помощь?
– Она замкнута. Это не болезнь.
– Да, но она убежала из дому.
– Это впервые.
– Месье, как-то вы не слишком встревожены.
Невиль подавил гнев: с какой стати его судит незнакомая женщина? Когда гадалка утром позвонила ему, известие его потрясло. Но он был не из тех, кто выказывает свои эмоции.
– Ладно, я понимаю, что вмешиваюсь не в свое дело, – снова заговорила она. – Но видели бы вы ее, продрогшую, одну в лесу. Она не прихватила с собой ни одеяла, ни пальто. Эта малышка меня тронула, ей так неуютно жить на свете. Не знаю, интересуют ли вас вообще ее чувствования.
Последнее слово было для графа как пощечина. Он не впервые его слышал. Вот уже несколько лет, по неясным причинам, людей перестали удовлетворять такие слова, как «чувства», «ощущения» или «впечатления», которые между тем прекрасно выполняли свою роль. Нет, им надо было испытывать чувствования. Невиль не переносил этого словечка, столь же смешного, сколь и претенциозного.
Гадалка уловила его раздражение и сказала себе, что удар попал в цель: теперь отец девушки будет серьезнее относиться к своему долгу.
Невиль встал, давая понять, что с него хватит. Гадалка нагнала его и схватила за руку жестом, полным энтузиазма, как бы принимая его сторону, но, коснувшись его ладони, она изменилась в лице.
– Вы скоро устраиваете большой праздник, – сказала она.
– Да, в самом деле.
– На этом приеме вы убьете одного из гостей.
– Что-что? – воскликнул граф, побледнев.
Гадалка выпустила его руку и улыбнулась:
– Успокойтесь. Все будет хорошо, просто чудесно. Идемте, разбудим вашу дочь.
Если бы не это предсказание, прозвучавшее неожиданно, граф дал бы в эту минуту волю чувствам. Но, входя в комнату, он выглядел еще более замкнутым, чем обычно.
Девушка, лежавшая на раскладной кровати, не спала.
– Здравствуй, папа, – медленно произнесла она.
– Здравствуй, милая. Как ты себя чувствуешь?
Не слушая ответа, он повернулся к гадалке в надежде, что она оставит их одних. Но той явно хотелось присутствовать при встрече отца и дочери: она, вытянув шею, таращила свои круглые глаза.
Словно глядя на эту сцену со стороны, граф заставил себя изобразить эмоции, которые испытал бы, не будь пророчества и пророчицы. Он сжал в объятиях свою девочку, реагировавшую, по обыкновению, равнодушно.
– Идем домой, – сказал он.
Мадам Портандюэр хотела было предложить им завтрак, но дочь выручила отца:
– Спасибо, мадам. Мама будет волноваться.
– Зови меня Розальбой и говори мне «ты», хорошо?
– Да, – кивнула девушка, явно надеясь, что ни одна из этих двух возможностей ей впредь не представится.
– Если тебе будет необходимо с кем-то поговорить, я всегда к твоим услугам, – добавила женщина, вручив ей визитную карточку.
Она снова увлекла Невиля в свой кабинет, как будто этот эпизод давал ей право контроля над его поведением.
