– второго проводника.
– Скоро отправляемся? – пританцовывая, спросил Ромин. – Темно, а за часами лезть холодно.
– Три минуты, – ответил напарник и дверь, бухнув, закрылась.
Ромин вздохнул и вытащил из висевшего на брезентовом ремне чехла желтый флажок. Сейчас стукнет станционный колокол – негромко, вполголоса, – потом паровоз даст короткий гудок, и состав отправится. Пассажиров много, – казалось бы, какие поездки в военное время? Но даже на багажные полки набиваются командировочные, отпускники по ранению, бабы с мешками гнилой картошки, бледные до прозрачной синевы, укутанные в множество платков дети, инвалиды.
Подув на пальцы, словно пытаясь отогреть их дыханием через перчатку, он развернул флажок и встал на подножку вагона. Вот и ударил колокол, басовито рявкнул паровоз и тихо поплыли назад заснеженный перрон с патрулями, темные московские дома, столбы потушенных фонарей. Старший патруля, стоявшего на перроне, поднял руку и крикнул:
– Привет трудовому Уралу!
Ромин в ответ улыбнулся и тоже помахал рукой с зажатым в озябших пальцах флажком. Сегодня низкие облака, бомбить на перегоне не будут, можно ехать спокойно. Хотя какой тут покой, если на двоих проводников чуть не половина состава: печки истопи, а угля в обрез, билеты проверь, двери проверь, чтобы не открылись, светомаскировку соблюдай, воды согрей, если удастся, конечно; при проверке документов помогай, – в общем, вертись, как белка в колесе.
С удовольствием захлопнув за собой дверь тамбура, Ромин прислонился спиной к покрытой инеем стенке вагона и негнущимися пальцами развязал тесемки ушанки под подбородком: вагоны старые, дырявые, из всех щелей ветер свистит, но все равно внутри теплее, чем на улице. Свернув флажок, убрал его в чехол и, пройдя коридором, открыл дверь служебного купе.
– Ну, как тут? – опускаясь на полку и расстегивая шинель, спросил он у напарника.
– Нормально, – буркнул тот. – Время поджимает, пора. Расписание нужно соблюдать.
– Щас, только отогреюсь маленько, – Ромин зубами стянул перчатки и начал растирать покрасневшие руки. – Задубел совсем.
Мерно стучали колеса, мягко оплывал огарок свечи в фонаре на столе, вагон покачивало, скрипели двери, где-то бренчало плохо привешенное ведро.
– Посмотри там, – велел Ромин, доставая из-под полки большой деревянный обшарпанный чемодан.
Напарник вышел, встал у двери, сворачивая цыгарку. Задымил, поглядывая вдоль пустого коридора: пассажиры угомонились.
– Ну?! – поторопил Ромин.
– Давай, – отозвались из коридора, и дверь купе захлопнулась.
Заперев ее, Ромин достал ключ и открыл замок чемодана. Откинул крышку, снял лежавшее сверху тряпье и вытащил портативную рацию. Быстро подготовив ее к работе, он приоткрыл окно и высунул в него антенну. Сразу потянуло холодом, пламя свечи в фонаре замигало,
